СЕРЕБРЯНКА - КОНЖАК, 16-27 АВГУСТА 2006

Маршрут: Пермь – Серов – Карпинск – г. Серебрянка – г. Конжаковский камень – Кытлым – Карпинск – Серов – Гороблагодатская – Чусовой – Пермь. Первая категория сложности (изначально).

Сроки: 18-26 августа 2006.

Участники:

• Клуб «Меридиан»:
  • Спасенников Алексей, руководитель
  • Бояршинова Евгения, туристка со стажем
  • Антонов Юрий, уже турист
  • Турицин Андрей, бывалый и гитарист
  • Катина Елена, новичок
  • Антонов Дмитрий, ещё не турист
  • *. Вася, опыт немерен, возраст не уточнён
• Клуб «Зодиак»:
  • Данила, турист
  • Игорь-Вжик, турист
  • Ольга, туристка
  • Рекс, пёс, около 2 лет

Введение: берусь за дневник (то бишь – воспоминание) похода через месяц с небольшим, когда впечатления от мероприятия уже отпустили, и я не грежу виденными видами. В деле похода истина обращается: «Скоро дело делается, да не скоро сказка о нём сказывается». Фабула рассказа, как и любого дневника каждого похода: «пришли, устали и ушли». Посему я, вдобавок следуя своей вечной кропотливости в дневниках, буду предельно правдив, точен и детален до зевоты.

Из шести шедших двое – Леха и Андрей – бывали там. Андрей – аж в августе 2002 года, Алексей – в мае 2005-го. Юра и Женя тут не бывали, но видали и покруче. Лена (насколько понял) в походе такого уровня впервые, как и я. Я о походе узнал за неделю до него и быстро согласился, то же и с Андреем. Задумывали его несколькими неделями ранее и привели план в действие ещё в то время поверхностно знакомые с Юрой Женя и Лёха, отказавшись идти в Вишерский заповедник. Лена решила наконец-то побывать в настоящем походе. Что до меня, я решил не упускать возможности того, об отказе от чего жалел бы минимум оставшуюся жизнь.

С 15 по 17 августа (во вторник – четверг) проходили сборы: мы с Юрой купили цифровой фотоаппарат, с которым к походу я немного разобрался, закупали на рынке продукты и упаковывали рюкзаки, я – по длинному распечатанному списку снаряжения, в силу новичковости отнесясь к сборам крайне серьёзно. Необычными для меня были вместо хлеба сухари в пакетах из-под молока и необходимость упаковать всё в целлофановые кульки для непромокаемости. Всё, что я знал о месте похода заранее, – будем идти вдоль реки и по ней, по словам Юры, для чего нужны сапоги. Конжак Андрея для меня был столь же туманен, как Лондон с борта какого-нибудь французского парохода: то, что я абстрактно представлял по его рассказам, сейчас не могу высказать, после реально-то виденных гор.

18.08.2006, пятница (день первый)
В 4 часа с Перми-2 уходит наш поезд до Серова. Билеты купили заранее, пока не скидываясь на них. Кстати, предварительный бюджет похода – две тысячи рублей, их надо иметь с собой. Сбор в 3:30 под табло. Я до этого в общаге сидел, как обычно, с ПК и послушал впервые песню, которая чем-то мне сразу понравилась и позже вошла в поговорку среди нас (о чём позднее).

Подхожу с рюкзаком к табло. Там меня уже ждут Юра и Андрей, а также Лёха, которого узнал, ибо уже видал его, когда мы закупали продукты на рынке, и две незнакомые девушки. Встал вопрос, что купить из еды на дорогу, потому что в раскладку питание в дороге не включили. Юра и Андрей отправились в магазин за пивом, я – за едой, которую мне покупать и тем более продумывать её содержимое не хотелось – подумаешь, поголодаем в поезде 12 часов. Товарищи закупили пива, я не помог его нести, сославшись на принцип: в вашем питии я не участник никоим образом – а зря, вызвал недовольство Юры, возившегося с разрывающимся пакетом бутылок. Приобрели по еде: всяких дошираков, по сосиске, а я – один роллтон. Под табло Лёха неожиданно, выяснив, что у меня рюкзак пуст у вершины, засунул мне туда газовый баллон, отметив «Не взорвись», чем удивил и смутил меня. Со словами «Чего ждём? – поезд уже стоит» руководитель сдернул нас с уже насиженных мест, и мы, похватав рюкзаки, поспешили на поезд.

Предъявили билеты по цене 580 рублей за штуку и отправились искать свои места. Хорошо, в одном вагоне. Но если Юра, Лёха и девушки оказались в одном купе, то я и Андрей – разбросаны поодиночке. Так неинтересно, и мы, бросив на законные койки рюкзачьё, сгрудились все вместе у одного купе – в начале вагона. Я – забыл сказать – со своею гитарой, и Лёха достал-таки обещанный чехол для неё, в котором инструмент переехал на верхнюю полку. Выехали с традиционным железнодорожным опозданием минут на 10, в начале пятого (а по расписанию – в 12 минут).

Пошли насущные вопросы. Лёха предупредил насчёт газовых баллонов: провоз их запрещён, и предложил лучше говорить ГБ (а может, БГ? – перепредложил я) – чем вызвал ряд нескромных вопросов Андрея, не врубившегося сразу в секретность груза, и на него дружно зашикали, косясь на проводника. Юра захотел инструкцию к фотоаппарату, а я уже закинул рюкзак на верхнюю полку и отказался снимать: делай это сам. Он снял, я извлёк книжку и заодно всё необходимое на дорогу. В коробке из-под пылесоса – Лёха почти убедил Юру, деловито улыбаясь – пылесос, как же без него в походе? Находящиеся там сухари с тех пор так и именовались: пылесос. Лёха, как турист опытный, поведал нам закон рюкзака (по крайней мере, я его услышал впервые, ощутив приятное погружение в туристический фольклор): объём рюкзака всегда меньше, чем объём вещей, которые в него надо запихнуть. А также я узнал, что рюкзаки у остальных куда тяжелее моего.

Мы уселись в одном купе, Юра уткнулся в инструкцию по фотоаппарату, параллельно инструктируясь у меня. Лёха, презрев такой метод обучения, парировал: «Когда я цифровик взял в руки, через минуту уже 20 фоток сделал!». Юра возразил тем, что лучше обо всех фичах техники узнать сразу, чем чесать затылок барана у новых ворот инструкции. Первое фото из походной коллекции сделали скоро, в Чусовом – как мы весело улыбаемся в купе. Лёха извлёк свою камеру и начал заполнять видеолетопись: провёл по всем камерой, все мило помахали, чем успели, а я ляпнул: не надо меня снимать. В компании из трёх незнакомых человек (тем более, две девушки) и всего двух знакомых я поначалу чувствовал себя скованно и неуютно. Тем ярче был дальнейший поворот в нашем общении.

На вокзале в Чусовом мы ещё позапечатлевались на камеру, а на фотик не успели: сели батарейки, и пока Юра их менял, поехали дальше. Я вздохнул на отъезжающую за окнами красоту чусовских холмов: жаль, нельзя побродить тут. Лёха не понял: почему нельзя? – так ведь некогда нам, мы дальше поехали.

Вагон-разговоры – весёлое дело, а мы любим поговорить. Зашла речь (как преамбула будущих фантазий) о всяких мифах у туристов: вспоминали про какое-то бестелесное зло – там, куда пойдём. Меня спросили: а у геологов что-нибудь эдакое имеется? Я подумал и говорю: гидроводобаламуты – чем неожиданно вызвал бурный смех, они такого слова не слыхали, а я его как шутливое название гидрогеологов давно знаю, и уж не смешно вовсе.

Лёха занялся распределением общественного груза на всех, чертя и перечёркивая раскладку в блокноте: кому термоса, ГБ, палатки, гитару. Оказывается, в таком походе, при максимальной загрузке рюкзаков, каждый килограмм накладен, лишнего никто не возьмёт. Заодно сдали списки цен закупленной еды, чтобы пересчитать на всех поровну по деньгам: для закупки Лёха распределил продукты по весу, чтоб у каждого было не тяжелее другого. Эти тонкости походного дела я постигал, видимо, последним в нашей компании: недалёкий человек в быту, я ещё и новичок в большом туризме.

Ужинали, чем магазин послал. Заваривали лапшу в кипятке, пили чаёк. Ближе к полуночи, когда уже весь вагон спал, уговорили Андрея достать гитару и сыграть. Он долго отнекивался, но пиво подействовало на Юру, а Юра подействовал на Андрея: играй! Андрей начал за упокой, боясь вызвать недовольство спящих, но с каждой песней повышал громкость, входя во вкус. Пели что-то из нашего небогатого (что Андрей умеет играть) рок-панк-репертуара; Андрей отказывался петь песню «Скинхед», несмотря на уговоры Юры. Я тоже сыграл недавно выученное соло из «Ленинграда», которое Андрей почти узнал. Никто в открытую нашему музвеселью не перечил, но мне показалось: спящие неспокойно ворочались, как бы не могши заснуть от молодёжного шума. Да проводница, проходя через вагон, весело заметила: «Развлекаемся?», чем заставила нас вскоре свернуть гитару. Но Юра немного погодя, хотя была уже полночь, вытащил её опять. Около часа вроде как начали расходиться, и я, уйдя на своё место, прилёг спать. Но спал плохо, ворочался на непривычной вагонной постели и слышал, как Юра и Андрей пели что-то знакомое и приятное. Наутро узнал, что компания почти не спала, а певцы исполнили даже «Русское поле экспериментов» – тут я пожалел, что ушёл спать, подчинившись ночному режиму.

Теперь я, чуть заскакивая вперёд, скажу о персонажах нашего похода. К концу первого дня я знал их – трёх новых знакомых – неизмеримо меньше, чем неделю спустя, но я сейчас очерчу, дабы читатель представлял, с кем имеет дело. Не надо говорить, что все мы, юные и беспечные, безмерно веселы в общении. Лёха и Женя – чрезвычайно улыбчивые люди, так счастливо и запросто улыбающихся людей при малейшей дозе положительных эмоций я, мне кажется, ещё не встречал. Нашего руководителя без широчайшей улыбки на лице я и вспомнить не могу. Общительны до чрезвычайности, в противовес мне. Лена – более спокойный человек, улыбается скромнее и выражается обычно серьёзнее, чем остальные весельчаки. И уж отлично знакомые мне старые друзья. Юра – шутит редко, но очень ловко, бывает сосредоточенным и суровым, если требует ситуация, в походе незаменимый человек. Андрей – кроме того, что гитарист (а именно гитариста найти Лёха с Женей попросили Юру, когда собрались на Конжак), способен своим занятным поведением и оригинальным юмором рассмешить любого. А я, товарищ по жизни замкнутый и непросто сходящийся с людьми, становлюсь общительным лишь в таких небольших коллективах, оторвавшихся на миг от людного людского общества.

Я бы охарактеризовал и наши внешности, но не смогу сделать этого красиво: не избегнуть милицейской точности, а я же не протокол пишу. Оставим наш облик беспристрастному фотоаппарату – фотоколлекция похода обширна; жаль, что всё богатство информации из снимков нельзя вложить в этот текст. Но я пытаюсь (как пытается зевнуть и нижняя челюсть читателя).

19.08.2006, суббота (день второй)
В 4 утра меня неожиданно будит Андрей: пора собираться и надо успеть позавтракать. На улице темно, а поезд несётся в неизвестных северных районах Свердловской области.

Собрались в купе и поели, того же фаст-фуда. Собравши рюкзаки, ждём прибытия. Я и Андрей сидели за столом на его месте, говорили что-то о музыке и смотрели на чёрный хвойный лес и луну за окном. Светало довольно быстро. На въезде в Серов я видел какой-то завод с огромной надписью «Металлургический» или типа того. В Уральских горах много полезных ископаемых.

В 5:40 – по расписанию – мы вышли на вокзале в Серове. Я сейчас уж не помню, каким я увидел вокзал впервые – позднейшее, дневное, присутствие всё затмило. Но не важно. На вокзале мы разместились в креслах и сначала сидели все вместе, смотрели атлас Свердловской области. Горы, в которых я должен оказаться, на карте были такими умозрительными, не представить, что стоит за этими коричневыми пятнами с гущей изолиний и не всегда подписанными нитками рек. Кытлым, Конжак, Серебрянка для меня звучали менее понятно, чем Лондон, Париж, Мадрид: последние я видал хотя бы на картинке.

Все ушли к кассам, покупать билеты на электричку до Карпинска, лишь я и Женя остались у вещей и продолжали изучать атлас. Я в это утро ещё не запомнил толком Женю и Лену и немного их путал, но пришедшее со временем чёткое различение этих двух непохожих девушек (как не похожи два любых человека) восстановило пробелы в памяти о начале знакомства. Подходит к нам некий уличного вида старичок и предлагает купить кассету о каком-то солдатике-юнце, убитом в Чечне. Мы его стараемся не замечать и отказываемся, как можем, а он: извините, ди-ви-ди у меня нету (где и слов таких набрался?), возьмите кассету. Вернулись ребята, он сел в сторонке и ещё предлагал, но все дружно говорили: нет. Он ещё много чего говорил, в том числе на отказы Жени сказанул пророческим голоском: ты меня ещё вспомнишь через полгода, счастья тебе не будет. Смеху, когда он исчез, было много.

На перроне стоит статуя лыжника. Окружив его, мы продолжили фотосессию похода. Женя даже подсела спортсмену на плечо и изобразила неподдельное веселье, а Юра, назначенный нашим штатным фотографом, щёлкал нас, причём, по совету Лёхи, делал по нескольку кадров – когда места на флэшке (она у нас гигабайтная) будет не хватать, повторные кадры удалим. Мы в тот момент, недалеко уйдя от фотокамеры плёночной, к такой роскоши ещё не привыкли.

В 9 подошла наша электричка, и мы, спозировав фотку в зале ожидания на фоне вещей, пошли в комфортабельный электробус, оказавшийся нашей электричкой. Не ожидав такого расклада, прямо обалдели в чистеньком, с мягкими сиденьями, салоне (всего за 30 рублей!) и продолжали веселиться ещё с полчаса. Юра фоткал, Лёха снимал забавное видео и фоткающего Юру, я и Андрей уткнулись в атласы Пермской и местной областей. Как потом рассказывал Лёха, первые полкассеты мы ржали над названиями всяких посёлков, прочитанными в картах. Занятие в самом деле забавное – отыскать топоним, который и выговоришь-то не сразу. Но мне скоро наскучило, а Андрей долго ещё этим развлекался. Спустя час все поуспокоились, Лена и Женя легли на креслах и рюкзаках спать, Юра с Лёхой также задремали (ночка выдалась бессонная). Один я экспериментировал с цифровиком и биноклем, а снаружи проплывали колоссальные по красоте – в моём понимании – пейзажи промзоны, чёрный дым из заводской трубы и живописнейшие холмы отработанного шлака.

На исходе одиннадцатого прибыли в Карпинск, уездный городок. Наш кинооператор запечатлел процессию человеко-рюкзаков, выползающую из вагона, вместе с посторонним пассажиром. Я сразу заметил за рельсами холм с интересно обнажающимися чёрными скалами, даже предложил их осмотреть, но никто б меня туда не пустил. Как выражаются туристы, «уже сегодня хотелось выйти на маршрут», и времени было в обрез. На повестке утра вопрос о транспорте до реки Серебрянка, которая пересекает дорогу на Кытлым (тоже город) в нескольких десятках километров от нас.

Стоило только свернуть со станции, к нам из тени микроавтобуса подчалил мужичок и предложил довести куда угодно (наша цель его устроила) за нереальную сумму, на что мы удивлённо отказались и потопали в центр города, где можно найти другой, в том числе рейсовый, транспорт. Перешли местную речку, мост через которую Андрей уже проходил четыре года тому назад, и выбрались на пригорок, в улицы города. Встретили магазин, который своим названием сам избрал, кто из нас в него заглянет: «Елена». Сквозь ряды пятиэтажек просматривались всё те же близкие и далёкие заводские трубы и клубы дымов. Купили чего-то попить. Юра снова фоткал, я делился биноклем с желающими в него заглянуть. Двинули по тротуару. Я «как сейчас» (каков шаблон!) помню детскую площадку с остовом необычного для неё небольшого ржавого катера, зелень на балконах, на декоративную эстетику которых указала Женя, возникавшее у меня ощущение сильной схожести улочек и площади (чрез которую мы прокочевали) Карпинска с привокзальным Кировом (где я шатался ранним утром в конце июня) – впечатления, имеющие отношение к сути путешествия (которую я пока не постиг) такое же, как прямой угол в тетради семиклассника относится к исторической фигуре Пифагора. Зрительная память туриста – вещь надёжная.

Пройдя километр улиц и обогнав субботнее количество местных жителей, очутились на автовокзале. Выбор транспорта в нашу сторону велик, как и цены, заламываемые неумолимыми шоферами. Пока Алексей и Женя торговались с ними, Юра фоткал рядовых участников, в том числе Андрея в ореоле вывески казино, а самого Юру кто-то расфоткал на фоне машины неведомой мне модели, но с известным – по фотографиям – госномером.

Не договорившись с водителями, мы по чьей-то подсказке двинули через город на дорогу в Кытлым, где проще поймать попутку. Я предлагал подойти к танку в сквере, но мне не вняли; зато у огромного рудокопного ковша на постаменте – памятника труду шахтёров (при помощи которого добыли миллионную тонну угля) – сфоткались непременно. Достопримечательности любят туристов.

В марше по асфальтированной улице Женя отставала от всех, шла позади, и я, оказываясь наравне с нею, смущённо молчал, не зная, о чём заговорить с новой знакомой. Пара водителей предлагала нас подвезти, но не сошлись с ними в условиях. Минутный привал на развилке с дорогой, перегороженной канаворытием и бетонными глыбами. Жарко, пьём воду.

Дошли до остановки на выезде из города. Лёха и Женя сосредоточились на повороте, ловить попутку. Остальные уселись на полянке за остановочным «комплексом» – полуполоманной железной клеткой. Позади ворота завода, а за предприятием – железные дороги: мы дали нехилый крюк по городу. А впереди…

Впереди я увидел то, что меня переключило в режим буйного восторга на все оставшиеся дни. Я впервые за жизнь увидел на горизонте настоящие горы. Буквально приплясывая с биноклем у головы, я выкрикивал эпитеты этим полутуманным, смешивающимся с облаками треугольным вершинам. Моя эйфория не была разделена товарищами – они-то гор в прошлом повидали. Я успокоился, перепрыгнув лужу, прогулялся до запертых ворот завода и глянул в них, почитал надписи в сводах остановки.

Ждём, заняться нечем. Кто-то пожалел, что не захватил дорожного чтива. Мы с Андреем поглумились над инструкцией к цифровику: исписали её обложку выражениями вроде «Инструкция по выживанию». Потом я отыскал в конце книжки чистые страницы и озарился идеей писать походный дневник (специально для этого бумаги я не взял – боясь, что всё записанное в пути однажды безнадёжно промокнет). В первый раз набросал страничку, а потом редко к писанию возвращался, по забывчивости.

Не успел я запечатлеть на цифру наше ожидание, как подвернулись попутчики: машина МЧС со спасателями, идущая в Кытлым. Нас согласились довезти по сотне с человека. Радости не было предела – это видно по фотке, сделанной уже в машине: безумно счастливая Лена, улыбающаяся Женя.

В пути до Серебрянки сосед водителя говорил о геологии, не нам, но слушалось интересно: по реке ходит драга – намывает золото, в горах добывают металл – и ещё многое, чего я не усвоил. Разморённый ночью, народ вскорости повалился спать. Посему чуть не проспали нашу речку – Вторую Серебрянку: водитель гнал самозабвенно, а не спавшие (а любовавшиеся окрестностью) Юра и я знать не понимали, на какой остановке нам сходить. Проезжали разные речки (вроде как и Каква), но на дорожную табличку «Серебрянка» среагировали и разбудили руководителя, а он отдал команду тормозить.

Вывалившись на пустынной (по пути почти ни один транспорт не попался) песчано-гравийной трассе (в многодцати км и от Кытлыма, и Карпинска), стали ориентироваться по карте. Лёха побежал до ближайшего указателя километража, а Юра и Женя отошли назад по дороге – там, кажется, отворот в сторону. Стены леса по бокам дороги не дают увидать, что за ними, где горы. Узнаю, что ни Женя, ни Лена на Конжаке ещё не бывали. Андрей вспоминает, как в его время они (толпа человек в 30) шли пешком по реке до приюта – избушки в предгорье, куда и мы теперь должны попасть.

Бежит назад Лёха. Женя (уже вернувшаяся): «Человек не первый год лёгкой атлетикой занимается». Я гляжу в карту и понимаю, что точно представить наш маршрут и местоположения на бумаге так сразу не удастся. Так и сложилось в следующие дни: я был практически не в курсе, где мы, куда направляемся, хотя немало спрашивал. Руководство – где там! – не занималось детальным просвещением рядовых участников.

Выяснилось, что лесная дорога, сворачивающая направо чуть позади места нашей высадки, нам и пригодится. Кто-то припомнил, что видели легковушку, прикорнувшую на обочине, как подъезжали сюда. Но никого не встретили. Лесная дорога пошла плавно в горку, перпендикулярно к трассе. Мы бодро вышагивали, бодро же говоря. Максим (наш знакомый, что тоже бывал на Конжаке с Андреем), по словам Юры, попросил (не без шутки) привезти с Конжака пару кирпичей. Просьба его не осталась без внимания нашего юмора. Ветви старой дороги хлестали нас по лицу, лирично выражаясь.

В преддверии первого полевого привала (какая П-поэмность!) я через просеку дороги увидел впереди – и ближе к небу – гору: лес резко обрывается и сменяется сероцветной каменной массой, образующей пологосклонную вершину. Судя по записи в инструкции-дневнике (сделанной на ближайшем привале), я тогда, было, решил, что это и есть Конжак! Гор я доселе не видал, и любая вершинка казалась сверхвысокой.

Привал, а времени уже пятый час. Лёха украл на складу леса несколько грибов и рассказывал, что их там на всех хватит. Пили вкусный (что бы теперь, в лесу, показалось невкусным?!) чай из термоса, с каким-нибудь вареньем, умяли сало с хлебом. Фотки, наконец, разрешившись от унылого фона цивилизации (машины – дома – поезда), стали по-настоящему походными: Женя с пучком яркоцветной костяники, Дима (геолог, между прочим) с придорожной глыбой, про которую наврал на видеоплёнку, что это чуть ли не кусок чистой платины. Мы с Андреем, как люди, нечто понимающие в геологии, завели прения по поводу рода наполняющих дорогу пород – здесь их ещё было мало, и в последующее время наши минералогические толки лишь усилились. Породы магматические, т.е. кристаллическая структура. Серые с чёрным не то граниты, не то пегматиты с характерной для последних пятнистой двухтонной текстурой-рисунком. Формула пегматитов приклеилась, и незнаемая мною палитра пород примерещилась в розовом свете: всё, что далее не встречали, поголовно стало ими. Андрей помнит с геологического кружка о минералах и породах даже больше, чем я. Я не на шутку разошёлся по своей теме.

Дорога-просека напомнила мне июньские северные впечатления: в Коми гор нет, но леса и многокилометровые геометрически правильные просеки есть всюду. Наша нынешняя, конечно, не линейка, но кто-то же её прорубал в густом североуральском лесу. Кстати, он стал круче, наш путь. Лица покрылись потом и выражением радости – забираемся-таки Конжаку на рога, а ничего туристу более и ненадобно: подальше от глуши города в глушь природы. У меня ноша была самая лёгкая, и я брёл особенно бойко.

Попадалась развилка с некой глинистой выработкой, огромное поваленное дерево, манившее своим метровым в диаметре спилом ствола – у которого я бы запечатлелся, но Юра с цифровиком не обращал внимания на мои странные хотения. Ручьи, стекающие по колее дороги и откуда-то из пахучих глубин древостоя, интересны тем, что вода в них питьевая, куда чище, чем в равнинных речках. Минутный перерыв в ходьбе ушёл на набор бутылки ручейной водой и чуть ли не постановочную съёмку сего процесса. «Потом вот пойдём вот на Серебрянку, я вот покажу, как я пью из лужи прямо!» – тараторил за кадром Андрей. У меня в голове не к месту клубился БГ. Тот же Андрей представлял картину ситуаций, бывших с его компанией четыре года тому.

На изломе дня и вечера создали фоторяд взмыленных всё укручающейся дорогой нас: Андрей с мокрыми, прилипшими ко лбу, волосами, Женя, растирающая залитые потом глаза – и все тяжело и неровно (при мысли о близящемся ужине) дышат. Около семи вышли к приюту: обихоженная туристами поляна, сруб с порушенной шиферной крышей (погоревший некогда дом), кирпичные остовы чего-то, запутанные в травище – и баня в рабочем состоянии, но уже занятая другой группой. За ближним и высоченным хвойным лесом скрылась вершина, просматривавшаяся с дороги. Высота под ногами метров 600 над уровнем моря – так высоко я ещё не бывал: жизнь городского питомица проходит в узком диапазоне высот, тяготеющем к уровню моря.

Разделение труда: мы с Андреем на разведку насчёт дров, остальные ставят палатки. Зайдя в лес, мы не нашли поводов поболтать ни о чём больше, кроме костёрного топлива. Андрей, впрочем, озадаченный организацией костра и ужина, покрикивал на меня и гнал вперёд, искать сушняк. В корнях огромной повалившейся сосны заметили странный на взгляд новичка тайник: штук 15 пустых пятилитровых баллонов из-под воды. Но с водой здесь напряжёнка, берут её из дождевых луж, и чем выше в горы, тем ситуация с питьём ожесточённее. Дров мы не нашли и вернулись за подмогой. Четверо мужчин пищи для костра набрали, чтобы он четверым мужчинам и двум девушкам преподнёс еды. Несложная формулка бытовой диалектики.

Меж тем сквозь ненастоящую философию быта хлынул настоящий дождь. В тамбуры уже поставленных палаток полетело всё снаряженье, а мы, понадевав, что успели добыть со дна рюкзаков, летали под дождём и осели в срубе, под условной крышей из кусков дырявого шифера. Тут и там протекало, но костёр решили разводить. Вооружившись пилой-цепочкой, запилили бревно сруба и оттяпали пару чурбашек; на третьей товарищ из бани попросил нас больше этого не делать. От пиления под дождём за пару минут в рукава моей непромокаемой рыбацкой куртки натекло столь воды, что, пока не просох, я был в подавленном состоянии, ощущая зябнувшие руки в мокрейших рукавах.

На горелке Лёха организовал поджарку грибов – скромное и вкусное прибавление к ужину. Костёр дымил, но мы успешно прошли через все стадии приготовления еды. Шёл дождь, шло поглощение еды. После дождя отправились мыть посуду на лужу за баней (там брали питьевую воду до дождя). Яма глубиной до полуметра обложена камнями; после дождя вода помутнела – не попьёшь более. Помыли тарелки и ноги.

На улице было свежо. Высыпала, так сказать, радуга: успели её сфоткать. Равнинная перспектива в водяных тонах была нежно-зелёной и подёрнулась густыми испарениями. Я в упоении глядел на всё это в бинокль. Андрей съязвил, дивясь на мои эмоции: «Ты на Конжаке наверно вообще…». Когда уже темнело, жёлтый целлофановый дождевик Андрея, вися в целях просушки на кустах, казался человеческой фигурой – девочки просили его убрать.

В срубе накануне полночи посидели с гитарой: Андрей поиграл наше, я и Юра пели (прочим наш репертуар малоясен). Юра заодно разливал настойку, которую они с Андреем употребляли и для увеселения, и по походной привычке, и в профилактических целях. Наша посиделковая музыка в этот вечер не была энергичной; к тому же, уважая неистерзанный похабностью наших песен слух меридиановцев, Андрей и Юра принялись заменять весь мат на нейтральные (из старого анекдота) «сапоги» – было очень смешно. А в соседнем лагере в темноте и тишине гор образовался целый оркестр: гитара, варган, флейта и даже – если мне не показалось – ксилофон. Увы, мы так и не решились сходить к ним послушать поближе. Я просто постоял в темноте, внимая их инструменталу: проскальзывало как будто что-то знакомое.

Мы бы, возможно, долго киряли у костерка, но около 12-ти Лёха вежливо приказал и настойчиво попросил идти спать: нам рано вставать, чтобы укладываться в график похода. По палаткам (их две) разделились так, что я, Юра и Женя оказались в одной. Мы улеглись спать, но сон к нам не шёл: нам не давал уснуть… рок-н-ролл! Женя оказалась большой любительницей Чижа, и мы долго перебирали его творчество. О некоторых песнях, которые мы знаем хорошо, она и не слышала: просто у неё их нет. Беседа с музыки перешла на частности жизни. Ближе к забвению сном Женя подытоживала: «Андрей сначала мне показался таким тихим, а оказался бойким и весёлым. Только вот Дима пока молчит…». Я ещё раз промолчал – Женя всё верно подметила.

20.08.2006, воскресенье (день третий)
В седьмом часу поднялись Юра и Женя; я тоже, было, приготовился вставать (хоть и не очень хотелось), но сообразил, что они дежурные, и спал ещё. Лишь в начале восьмого разбудили меня и всех остальных. Я умылся, используя воду из бутылки. Сам себе удивляюсь, что указываю на такие детали быта. Готовили завтрак и съедали его в том же срубе. В 8:50 – это доказывает фотография – уже начали сборы; процедура вытряхивания из рюкзака всего и упаковки туда пенки, а потом опять всего скарба повторялась, как и сегодня, каждый день – это немного надоедало, но что значат подобные мелочи? Вышли почти в 10; сделали ещё несколько прощальных фото на приютовской поляне.

Увертюра похода закончилась: идём прямиком в горы. От стоянки двинулись по тропинке через лес, взбираясь по кривой лесенке еловых корней. Настроение у всех бодрое – а каким ему быть? Лёха, оговаривая план нашего движения, упомянул, что с вечера обежал ближайшие вершинки, высматривая Серебрянский хребет. Через четверть часа лес начал заканчиваться, сменяясь низкорослыми берёзками и хвойными, каменистыми полянками, густо поросшими мхом, а впереди – небольшие камни, которые моему неискушённому взгляду показались совсем уж горами. И в то время, как мы остановились на пятиминутный привал и все принялись собирать голубику, я побежал к камню высотой метра три, залез на него и оглядывал окрестности. С камня открывался вид на низину, из которой мы поднялись, но приютовская поляна скрывалась за лесом.

Юра сфоткал меня, смотрящего в оптику и машущего рукой, прокомментировав заодно мою беготню по скалам: «Полюбуйтесь на типичного представителя местной фауны – козла горного». Меж тем мои друзья занялись ягодами голубики, в колоссальных количествах населяющими моховую покрышку камней. Девушки нашли удобным поедать эти сизые, мелкие и сочные ягодки, прилёгши боком на мхи, а Юра, со свойственным не ему одному юморомыслием, обозвал это позой «Голубика».

Я с одной скалы побежал к другой, повыше, забежал за неё и, неистово озирая окрестность – далёкую гористую перспективу, скрылся от глаз компании. Впереди лежала глубокая – в сравнении с высоченным Серебрянским хребтом – долина реки Серебрянка, направо выходящая на ещё более низкую и далёкую – в туманах – равнину. В глубине долины я услышал привёдший меня в не меньший восторг, чем зрелища, шум потока – видимо, усилившийся с недавним дождём. Теперь же впервые увидел ту разящую впечатление смену климатических зон – не в широтном, а высотном плане: массивы хвойного леса резко обрываются, и после десятка метров с карликовыми деревцами начинается массив каменный, изредка прикрытый полянками пёстрых мхов – картина, которой я не придал большого внимания в начале и которую так полюбил позднее. Мелкие издалека ряды елей и склоны глыб кажутся близкими и доступными, но чтобы добраться до них, требуется иной раз не один час изнуряющего спуска – подъёма. Таковой обман зрительного восприятия расстояний в горах непривычен и неправдоподобен, пока сам не пройдёшь через одну из долин. Все красоты впереди.

Занятые съемками очередного – собирание голубик и пятнадцатиминутный отдых – видео, туристы потеряли меня. Я услышал их настойчивые крики, но вышел не сразу и другим путём, попетляв в системе берёзок и лиственниц. Опьянённый свежестью таких доступных ныне гор, я не сразу уловил тон: остаёшься без ужина за задержку группы. Нам нельзя выбиваться из графика.

Вместе с нами пошёл дождик, от которого прикрывались капюшонами и прочим. Женя предложила привязать мою гитару к рюкзаку, чтобы освободить руки – идём не по тропе, а прыгаем по воображению таковой среди каменьев. Привязали чехол с гитарой к рюкзаку, да не моему, а Жениному – мой не имеет никаких дополнительных лямок, а на скотче и шнуре держаться гитара не хотела. Женя же с гитарой поверх и сзади рюкзака, в просторном синем дождевике, напоминала небольшую движущуюся горку, которая, залихватски улыбаясь, позировала фотоаппарату. «Надеюсь» – несуразно спросил я – «ты добровольно тащишь мою гитару?». «Через не хочу» – ответила Женя тоном, не оставляющим сомнений. Лучше бы предложил поменяться рюкзаками; но об этом я тогда ещё не подумал. Вместо этого я предлагал Андрею потащить его рюкзачище, ради интереса, чтобы почувствовать настоящий вес – против моего «пухового матраца», давшего бы отдых пыхтящему от напряжения Андрею.

На севере (сторону света я лучше знаю теперь, сидючи над хорошей картой) главный Серебрянский хребет, в котором правые вершинки казались, как ни смотри, выше, чем левая, про которую Лёха утверждал, что это и есть вершина сего хребта. Может быть, обман зрения, горы его побери, и прав, а не я. На отроге хребта, тянущемся к югу, к которому нам предстоит выбраться, увидели – в неимоверной километровой дали, за гигантской пропастью, мелкую и незначительную, как глюк, – оранжевую палатку. Её удалённое положение, на ступени гор, заставило нас предполагать, и с большой уверенностью, что пока мы окажемся там, хозяева свернут дом и уйдут вперёд так, что нам их не догнать. Скрывшееся вскоре из вида, видение было до поры забыто.

А к югу, кроме равнинной части бытия, виднелся отдалённый Косьвинский камень, на который, по словам знающих, не пускают посты скрывающейся там военной базы. Андрей вспоминал: четыре года назад он не пошёл с частью их группы на Косьвинский, испугавшись рассказов о постовых, стреляющих без предупреждения.

Не боюсь показаться скучным и ещё раз напомню: снимали видео и фоткали и себя, и окрест нас. Юра с цифровиком окликнул Женю и Лёху с камерой: улыбнитесь, я вас зуммировал. Я постигал горы не без помощи бинокля, часто прираставшего к моему глазу.

Лёха остерёг меня, подошедшего к краю небольшого обрыва: не делай так, камни могут обвалиться, а кое-где, ступив у куста, можно провалиться в него по пояс. Кроме объективных природных опасностей была возможная каверза заплутать и сделать хороший крюк, поэтому Лёха внимательно, советуясь с опытными, выбирал на развилках нужную тропу.

Налетевший на смену мороси дождя густой и холодный туман усилил опасность заблудиться и вынудил нас растянуть очередной привал, около 11 утра: руководителя предупредили, что в случае тумана никуда лучше не идти и ждать ясной погоды, во избежание сами знаем чего.

Пока отдыхали (пили водицу) и развлекались: Юра залез на камень и, приложив руку к козырьку и глядя в туманное небытие, кричал «Лошадка-а!», а Лёха, придумавший эту сценку, снимал его. Я, Юра и Андрей забрались на ближайшую не-ахти-вершинку и сфоткались на фоне океанских просторов тумана. Фотку, где стоим (в весьма смирных позах) Андрей и я, ребята позже обозвали: я и мой друг Мухтар на границе.

В начале двенадцатого двинули дальше и, пересекая долину на пути к Серебрянскому хребту, снова спустились в лес. Мы с Андреем на лесной тропе вспоминали какие-то песни русского рока, строчки из них – наше обычное и любимое занятие. В половине первого, пройдя леса (в основном берёза и хвойняк), забрались на небольшое возвышение – всё равно, что подножка трона – высоченного южного отрога Серебрянского хребта. Здесь устроили привал, с распитием чая и фотканьем моха, который кому-то и почему-то показался похожим на не пойми что, отчего внимание к нему и повысилось. А почти в час мы двигались уже выше зоны леса, обрывающейся, судя по карте, на высоте 900 метров. Разномастная серость камней в самом начале горной страны наполовину покрыта многоцветными лишайниками, мхами и мизерной травкой и оживляется редкими и невысокими берёзками и лиственницами.

У одной из таких кривобоких лиственниц в полтора моих роста я сфоткался, опираясь рукою о шершавый ствол: намёк на фразу из песни, о которой я упоминал в начале дневника. Песня Бориса Гребенщикова с нелепейшим припевом «Я хотел бы опираться о платан», щедро разрекламированная мной в виде одной этой строки, запомнилась всем как образец немудрёного юмора, переплетавшего быт нашего путешествия. А Юру сфоткали прилипшим к скале, с боевым видом энтузиаста, покоряющего вертикальный бок вершины. Лена же и Женя, благо был очередной короткий привал, занимались голубикой, ещё раз подтверждая большую, нежели у мужчин, склонность женщины к садово-огородным процедурам. Редкий туман, точнее, низ облаков, продолжал плыть совсем близко над головами, скрывая часть бесконечного окружающего вида.

К месту привала мы подошли с более высокой площадки, на которую от леса поднялись иным путём. Передохнув немного, мы оставили рюкзаки (вряд ли сюда заберутся воры) и в половине второго налегке отправились к Серебрянке, рассчитывая за несколько часов посетить первую нашу вершину и вернуться к рюкзакам и обедо-ужину, который тогда как раз и устроим.

Подняться на спинку трона – вершину Серебрянка, находясь за несколько километров гористой местности от неё, задача не столь сложная, сколько времяёмкая. Мы не спешили. Лёха изобразил, как он пьёт из дождевой лужи (других источников воды тут уже нет). Андрей же потреблял воды больше всех, выпивая небольшую бутылочку, наполненную в очередной луже, раньше, чем добирались до следующей. Мы прозвали это хроническим сушняком.

Руководитель продолжал изготовлять эпизоды будущего фильма: снимал, как мы спускались по двухметровому, почти вертикальному, но с ансамблем каменных ступенек, обрывчику. При этом он командовал: «Идите за Женей», а я и Андрей продолжали, тащась по камням, вспоминать какие-нибудь песенные строчки, в том числе и по поводу видимого. Да и помимо этого без конца несли всякую чушь, типа: я, не расслышав слов Андрея, повторяю иронически: «Что, что, что, что?» – на что он, не менее иронично: «Ничего, ничего, ничего, ничего».

На дороге разбитые (морозами и водою) камни, на вершинах остатки облаков. А одинокая группа возомнила прошвырнуться через эту миром забытую глушь. Путь меж глыб и их братьев-близнецов размером раз в пять больше (короче, такие же мегаглыбы) был медлен и достаточно тяжёл. Среди этой курумной однообразицы помню одно место, где мы поднимались наискосок к оси отрога, а под ногами были чёрные, увлажнённые полуокатанные и вросшие в почву (хотя какое там – всего добротный слой мхов) каменюки – здесь, видимо, и зарождался исток реки Серебрянка. Через час мы дошли до той площадки, которую из непомерных далей наблюдали с утра: и та же палатка оранжевеет на ней. Мы не одиноки во Вселенной Конжака. Нас встретили хозяева палатки, такие же, как мы, туристы.

Нас встретил лай пса: благородной и бойкой овчарки, заливисто и грозно (как посчитал я) предупреждавшей нас об острых зубах и остром намерении защищать своих до конца. Хозяева успокоили собаку, и контакт произошёл. Если бы мы знали сразу, каким долгим и плодотворным он будет, то… то, конечно, не убежали бы, а знакомились так же, как начали.

Лёха и Женя, специалисты по нашему маршруту, напали на карту, оказавшуюся у встреченных: километровка, распечатанная с компьютера, против нашего двухкилометрового атласа была куда подробнее и интересней. Вместе с двумя юношами из новой группы они стали в кружок и обсуждали карту. А Юра, сфоткав пса, притихшего, прилёгшего и равнодушнеько поглядывающего на нас, заговорил с третьим участником встреченной бригады – девушкой. Мы узнали, что эта тройка – из пермского клуба «Зодиак», на маршруте уже четвёртый день и тоже направляется к Конжаку. Ещё девушка, на вопросы Юры, поведала, что учится в Медакадемии, из чего я, с самоуверенной аналогией, решил, мол, они все трое медики и так и называл их между нами до конца похода.

Ещё через полчаса хода мы выбрались на нацеленную вершину в 1305 метров ростом. С неё, забравшись туда по выступам верховного камня высотой метра четыре, открылся душепереполняющий вид на обе стороны Серебрянского хребта. С той стороны особенных гор не было: склон осыпью быстро сбегал вниз и переходил в нижайшие, покрытые лесом холмы. Ещё там, из роддома белёсых и рвущихся на горном ветру облаков, возникла радуга (значит, дождило), и Юра, запечатлевая пейзажи, заснял и её. Там, откуда мы пришли, в вообразимой, но существенной дали, виднелась уже виденная вблизи оранжевая палатка, подчёркивая агромадность горных пространств. У основания вершинной глыбы скопились все признаки часто посещаемой и признанной вершины: памятная табличка о девятнадцатилетней девушке, погибшей где-то здесь, с цитатой из «горной» песни Высоцкого, обломки ещё одной чугунной таблички с трудноразбираемой надписью и тяжёлый чугунный кувшинчик, в котором хранится…

Здесь я узнал об ещё одной туристской традиции: каждая группа на достигнутой вершине пишет записку по заведённым правилам (дата, маршрут, число человек и прочая), а следующая команда, найдя записку, забирает её и прилагает к отчёту как доказательство посещения пика, взамен оставляя своё послание. Но записки предыдущей группы мы не отыскали и несколько разочаровались. Лёха написал нашу, причём на белой стороне обёртки от шоколадки, которую мы только что уплели: ещё один традиционный момент туризма – съедать шоколад на вершине или перевале. Я, будто штатный геолог, тоже вписал пару строчек: мол, одни пегматиты – скучно, нашли всего несколько пироксенитов (незнание истинного положения минералогических вещей я, как уже отмечал, на пару с Андреем скрасил обилием непонятных нашим туристам терминов).

Уже через сорок минут после прибытия мы отправились с вершинки в обратный путь. Шли как-то не так, как вперёд, а по более простой дороге, ибо не траверсом по восточному склону отрога, а ближе к его середине. Медиков на обратном пути не минули, пообещав с вещами вернуться к их стоянке. Проходя в районе зарождающегося потока Серебрянки, встретили трёх мужиков и побеседовали с одним из них (два других взобрались на скалу выше нашего маршрута). Оказалось, они идут с дороги, от которой поднимались досюда целых пять часов. Никаких рюкзаков, они просто вышли на прогулку в такие близкие и такие далёкие горы. Эта цифра – 5 часов – очень впечатлила меня: вот они, гористые дистанции, от одной остановки (дорога, соединяющая острова цивилизации) до следующей (никогда ещё не оцивилизованные горки) одиннадцатый нумер «едет» часами. Я, впрочем, снова впал в брожение мысли и кислятину пафоса. Вернёмся с небес на их каменные подножия.

Два часа занял весь обратный путь до покинутых рюкзаков. В конце его мы успели чуть подплутать: оказавшиеся очень одинаковыми выросты хребта сбили с толку, и мы зашли на момент в камнестенный тупик, озадаченно споря, где потерялась взаправдашняя тропка к привалу вещей. В половине шестого уставшие люди нашли отменно отдохнувший за четыре часа бездействия скарб и принялись перенимать заряд отдыха, накопившийся в поклаже, на себя, а попросту: перекус.

Во время чаепития речь шла об отношениях между мной и Юрой с Андреем, о которых (отношениях) ещё не знали прочие. Я по поводу чего-то и сказал: «Не гонят – и ладно!» и забыл бы, да Женя и Юра вдруг за эту фразу уцепились, и она у них буквально вошла в поговорку. Теперь, отмечая странности и нелепости моего поведения, кто-нибудь из них повторял фразочку, нарочито унылым тоном, какой, наверное, в моём голосе всё время и слышится, с какой бы эмоцией я не высказывался.

За полтора часа, к семи, мы дошли до стоянки «Зодиака». Они как раз забрались на ближайшую скалу метров в десять, и ихний пёс лез туда же, но дорогу среди каменистых лесенок находил не сразу и поскуливал, вызывая общий смех. Пока мы начали раскладываться, тройка эта (то бишь четвёрка) ушла на Серебрянку. «Просто мазохисты» – весело заметил Юра – «потому что сошёл туман. И неизвестно, сойдут ли они оттуда или нет, при таком тумане».

При дующем на скалах ветру голове было холодно, и Лена попросила мою тёплую вязаную шапку, взамен дав мне синюю круглую фуражку, женский вид которой на моей макушке сильно смешил Юру и Андрея и нисколько не смущал меня.

Расставив палаточный дуэт, принялись к подготовке ужина. Я и Андрей были отправлены на разведку за дровами, проходили за ближайшей скалой минут десять и, как всегда, думая и балаболя о чём угодно, кроме необходимых дров, ничего, типа, не нашли. Услышав это, Юра подключился сам и с топором потопал на западный склон отрога, откуда открывался вид на глубокую долину, за которой где-то неведомый мне Конжак. Дно долины – в лесах, а бока – сплошные курумники, поросшие мхом и редкими кустиками. Таких-то кустиков Юра и нарубил, а мы тащили их хилые обрубки к будущему костру. Его устроили под скалой, где нет ветра. Вода есть в ближней луже, выложенной камнями.

Пока дежурные – Алексей и Лена – готовили ужин, все вспоминали о Васе – седьмом человеке из нашей группы, которого потеряли, поднимаясь на хребет. Юра, оперируя камерой и подменяя с ней дежурящего Лёху, рассказывал: «Сегодня у нас где-то потерялся Вася. Как летучий голландец – всё где-то ходит, и мы его не видим. Что за человек вообще: вроде с нами идёт, а мы его не видим практически. С «Зодиаком» на Серебрянку, видимо, ушёл. Он им поможет, авторитетный, опытный чувак».

Андрей спрашивал меня про Васю: «Ты говорил, он из Удмуртии? Из Воткинска, не знаешь?» – «Да нет, он в Воткинске несколько лет живёт, а приехал откуда-то с Севера». Нехитрую телегу об этом Васе преподнесли зодиаковцам, которые вернулись с вершины часов в 10. Они, было, недоумевающе поглядывали на нас – как же вы так потеряли человека, и тут тон наш перестал быть серьёзным, а Вася стал частью фольклора в нашем походе.

Новые знакомые (кстати, познакомьтесь: Игорь, Данила и Оля) готовили ужин тоже на нашем костре. Псу по имени Рекс около костра постелили небольшую пенку, на которой он безмятежно свернулся в клубок. Я сочинял байду, именуемую геологическим стишком, вроде: «О-е-ен, о-е-е-ен – всё пегматиты и один пироксен!» (на мотив пилотовской «Два наркота»). «Передай-ка мне пылесос» – говорил кто-нибудь из нас, устроившись с тарелкой супа у огня: сухари вместо хлеба активно уходили за едой.

После ужина все оставались у костра и привлекли к делу гитару, с которой сначала поводился Андрей: прочистил ей певчее горло и играл что-то из нашего рокового репертуара. «Гражданскую оборону» никто не знал так, как мы, зато чижовские и чайфовские творения подхватывали все. Гитарная инициатива перешла к Игорю, и тот исполнил весёлые вещицы. Некую ухарскую с припевом «И налево наша рать, и направо наша рать – хорошо нам с перепою булавой помахать!» и Высоцкого про Чуду-Юду. Товарищи по походу оказались любителями и рока, и бардовской музыки. Из чьих-то рюкзаков проявились в свете костра песенники: один в виде рукописной тетради, другой – коллекция распечаток, тексты и аккорды. По первому Игорь играл все подряд песни, второй изучал я, помогая себе лучом одолженного кем-то фонарика. Сидели мы так долго. Но если на подходе к двум часам ночи все ещё околачивались у огня, и Юра фоткал нас в дыму, то после двух наши ребята, кроме меня и Жени, ушли спать, как и зодиаковцы, кроме Игоря, который долго испытывал на музыкальность нашу гитару. Мы отправились в сон лишь часа в три, хотя завтра вставать так же рано, как сегодня.

Выводы о сумбурных событиях дня толпились в уме, пока он отходил на боковую. Девять человек, притихнувших на спине Серебрянского дракона, не мешали сему дракону спать.

21.08.2006, понедельник (день четвёртый)
Подъём в семь утра. В походе вставать рано всегда легче, невыспанность напоминает о себе лишь до завтрака. Умывались в той же луже с ледяной водой – это бодрит.

Туманище. В его клубах я прошёлся чуть вниз от нашей площадки, где начинался склон в долину реки Серебрянки. Большой пёстрый камень в мой рост рос из окружающей мелочи, и с него был бы замечательный обзор, если бы дело происходило ниже границы облаков. А так видимость метров тридцать.

Покончивши с костёрно-едными перипетиями завтрака, сворачивали палатки. Туман – около девяти – начал рассеиваться, открывая уже знакомые пейзажные зарисовки. Чуть отставая от нас, встали и собирались трое соседей. Когда они сняли палатку с колышков, её вдруг подхватило ветром и кубарем понесло к склону. Ещё бы несколько секунд, и за нею пришлось бы бегать, наверное, несколько часов; но ловкость туриста не подвела, и похищенное вырвали из туманных лап ветра.

Пока упаковывался хлам из нашей палатки, я напал на аккордные распечатки, принадлежащие Жене, где нашёл соло к песне «Я тебя никогда не забуду», коего раньше не встречал. Я пытался его сыграть, что-то такое вроде выходило, но Женя, сворачивая спальник, сказала про «что-то не то», и я переключился на сборы. Дальше мы решили идти вместе с зодиаковцами, раз уж цель одна. Но встали на сегодняшний маршрут уже около 11.00. Он тянется у нас траверзом по южному склону Серебрянского хребта, к западу от отрога, на котором ночевали. Высота над уровнем моря около 1100 м.

Маршрут сегодняшнего дня я так целиком и не уяснил. Если вспоминать то, как мы шли, не принимая во внимание вид вокруг, то получается: шли долго на запад траверсом, потом долго и утомительно спускались по курумнику, потом шли траверсом в направлении, обратном начальному, то есть будто бы по тому же южному склону Серебрянского хребта, но на восток. Но могли ли мы с него видеть Иовский провал, который находится к северо-западу от названного хребта? Скорее всего, нет – значит, мы перевалили через хребет, о чём и говорят все, кто хоть что-то в тот день понимал. Но тогда мои ощущения о траектории движения совершенно не совпадают с логикой, основанной на виденном в середине дня провале (который Лёха признал однозначно).

Погода подличала. В начале маршрута было ясно, и мы созерцали влево от себя, к югу, гигантскую и глубокую долину Первой Серебрянки (вчера речь всё шла о Второй). Но уже в первом часу туман создал завесу, и видимость упала до 20 метров. Этот-то факт – почти весь день в тумане – в конце-то концов, и сыграл свою роль: к концу дня мы совершенно дезориентировались (а ведь предупреждали Лёху: в тумане не ходите, переждите) и не знали, где встаём на ночёвку.

Но подробнее. Я, правда, устал от такой фактографии. Что ж, дневниковая форма повествования требует дотошности. Между часом и двумя, гнездясь в туманах, мы шли уверенно и в темпе. В одном месте перешли через возвышение и начали, было, спускаться с другой его стороны, но вернулись. Небольшой привал на большом камне, где жадно поглощали воду и пели «Серп и молот отправляются в зенит…» (для бодрости), а я, подхватив услышанное от Юры меткое выражение и применив его на себя, юморил в камеру: «Я и сам-то – изделие, конструктивно схожее с человеком».

Бесконечный спуск вниз в непроглядном молоке тумана. Я недоумеваю, зачем нужен такой утомительный спуск по нагромождениям глыб в человеческий рост и более, под которыми иногда журчит вода. Но молчу: всё же такие впечатления впервые в жизни, можно потерпеть. С Андреем перебираем какую-то чушь: козлофауна, копытные белки, архары, муфлоны. Не забываем и о геологии; Андрей пытает встреченные образцы: бирюза не бирюза. Я нахожу кусок вроде кварца, царапаю им для убедительности наручные часы (эти царапины остались навсегда) – другого стекла под рукой нет – и забираю этот мутный, желтоватый, в полкулака размером образец с собой, поступая, как истинный геолог: без вещдоков протокол похода не убедителен. Данила, оказавшийся любителем русского рока, вспоминает песни «Аквариума» и прочих, напевая их в такт шагу по камням, глухим к людской суете.

Повинуясь неведомым мне планам, в третьем часу прекращаем спуск и поворачиваем влево, будто бы пойдя назад, но ниже по склону на пару сотен метров. На самом деле мы уже на северной стороне хребта, откуда виден Иовский провал и речка Полудневая в глубине новой долины. Делаем привал. Туман ушёл, оставив лишь густые белые облака в верхнем полупространстве.

Намалюем картинку. Светит солнышко (сквозь дыры в облаках), прямо по курсу (судя по кое-чему, на северо-западе) ущелье Иовского провала и шум потока на его дне. Справа гигантский незалесённый холм с плоской вершиной (про него Андрей сказал: это, наверно, и есть гора Трапеция). Где-то между провалом и холмом, в невидимой перспективе – Конжак. Влево от провала – череда горок поменьше, подол которых покрыт лесами. А от того места, где мы встали, направо полукаменистый склон (мы метров на 50 выше границы леса) переходит в покатый холм, густо покрытый лесом. То же и дно долины, как ему и полагается: зелёные леса с тёмными хвойными и лиственными породами посветлей. И над всем этим потолок облаков, не позволяющих увидать Конжак.

Любуясь нарисованной картиной, пили чаёк, безмятежно полежали несколько минут. Рекс так вообще валялся, словно труп: так устал тащиться по камням.

Отдохнули, и дальше траверсировать склон. А погода, творя новый финт, задождила и в очередной конжакский раз всё завернула в одеяло тумана. Промокая от небесных вод, пошли вверх – утомительный подъём по вполне крутому уклону, с частой сменой курумов и моховых полянок. На камнях сложил:

Круче и круче всё
толпа каменьев,
но мы ползём
наверх тем не менее.

С низов до верхов хребта поднимались от 16 до 18 часов. А в начале седьмого вышли на хребет: там гуляет сильный и холодный ветер, и все сразу начали мёрзнуть. У камня в два моих роста остановились нагреть чай на горелке и согреться.

А нам и больно, нам и сладко, что мы не такие, как все: сидели бы теперь, обывательски радуясь, в городском тепле, но мы превозмогли силу общественной инерции и сейчас, ощущая холод телами, чувствовали душевный жар. Лёха водил камерой, а все, не теряя бодрости духа, прикалывались над холодом. Юра: «Вообще классно. Вот всё это вот – просто прикольно» – с самой что ни на есть саркастической ухмылкой.

На горелке кипятили чай. Физики Юра и Лёха спорили, как изменяется давление в баллоне по мере сжигания газа. Я сути спора не понял, но тоже втолковывал что-то из области термодинамики. «Лёха, ты не прав» – сказал убеждённо в камеру Юра. У меня от холода застучали зубы, и я сделал пробежку по полянке, вызвав почему-то общий смех. «Лови его, лови, убегает!» – кричал кто-то.

С привала направились по верху хребта на запад (примерно), и скоро вышли на мощный курумник и пёрли по нему ещё с час. Но ни туману, ни камням нет ни края, ни конца. Так как местоположение неясно и соответственно непонятно, куда (и когда!) можем прийти, идя почти наугад, руководители решили: ночёвка будет на первом подходящем месте. Оно скоро нашлось: неширокая и длинная, вдоль горного ручейка, полянка между бескрайних каменных полей.

Палатки поставлены, и дело стало за ужином. Дежурные вообще-то я и Андрей, но приготовлением на горелке заправлял Лёха, ему помогал Андрей, живущий в той же палатке, а я, житель другой, остался не у дел.

Юра вымыл ноги в ручье. Я сначала не хотел, вода казалась ледяной, но увидел, что стало со ступнями за два дня пребывания в сапогах, и прям-таки побежал в ручей. Процедура оказалась на удивление приятной. Потом вызывали Андрея, чтоб настроил гитару (от влажности за день она приходит в негодность), и он нехотя перебрался из своего укрытия в наше. Я в ожидании еды набросал в дневнике заметки за два последних дня.

На ужин вдевятером собрались в палатке Лёхи, Лены и Андрея. Поевши, не расходились. То Игорь, то Данил поигрывали на гитаре. Я расспрашивал у них какие-то тонкости музыкальной теории, в которой они – каждый по-своему – оказались разбирающимися. Андрей за дождливый и сырой день слегка простыл, и его лечили настойкой на спирту и удесятерённым количеством одежды; тем не менее, он был не в духе, а, скорее, в ознобе.

Уже около 23.00 я, Юра и Женя собрались в своей палатке. Юра завалился спать, вооружив уши плеером: ранние альбомы «Кино». Третий день с неба текла вода, были, конечно, и разрывы непрерывности, но очень много воды сделало слышным журчание ручья в двух метрах от палаток; шум воды успокаивает. Мы с Женей сгруппировались у настроенной (спасибо Андрею!) гитары, и Женя по своим распечаткам, в основном перебором поиграла песни Чижа, как то: «Эрогенная зона», «Динамовский вальс», «Дверь в лето», «Прекрасное воскресенье» и другие – и не все из них я знал так же хорошо, как исполнительница. Даже в пределах одной группы наши предпочтения несколько разнились.

Мы вряд ли суетились дольше полуночи. Сон опять снизошёл на дерзкую десятку, бросившую вызов горам и брошенную ими сообща с непогодой на сковороду неизвестности. Нам снился бесконечный траверс и как мы пили остывающий чай; Рексу – кошмары с ожившими камнями, пытающимися поглотить его, замученного их бесчисленностью.

22.08.2006, вторник (день пятый)
Будучи разбужен около семи в качестве дежурного, я по привычке первым делом иду умываться на ручей. Провозился с этим минут пятнадцать, и Лёха, тоже уже заступивший на дежурство с горелкой, поинтересовавшись, где это я так долго, вручил мне котелки, которые я, леденя в ручье руки, тщательно отмывал, а потом кружкой заполнял водой.

Вернул ёмкости и, несмотря на утреннюю горную прохладцу, погулял вокруг до около, ловя секунды пустоты и тишины, лишённые каких бы то ни было признаков постылой цивилизации; молча пообщался с недавним знакомым, непрозрачным по своей сути, – туманом. Из палатки «Зодиака» высунулся Рекс, спавший в предбаннике, и заинтересованно уставился на меня.

Вернулся в палатку и, раз делать нечего (Лёха заверил, что управляется один), опять залез в спальник. В девятом часу меня разбудили поднимающиеся Женя и Юра. Тут у меня сломались очки, и одна линза перестала в них держаться. Посетовав на коварность случая «Начинается…», я переехал в запасные очки, не то чтобы тёмные, но сильно темнеющие при малейшем солнце.

После завтрака ситуация с погодой не улучшилась и, дабы не усугубить плачевные результаты вчерашнего дня, решили ждать ясного неба. Все, кроме Данилы и Оли, собрались в нашей палатке и развлекались. Лёха снимал видео, Юра кричал «Папарацци, убирайтесь!» и закрывал лицо руками, Женя поедала мёд и не давала Андрею играть песню из «Дом-2», яро протестовав против такой попсятины, Игорь и Дима поочерёдно брякали на гитаре. Были ещё постановочные видео на улице: Андрей гладил мох и «лишайничек», нахваливая их вкус и аромат, а Юра, притворяясь доедающим что-то из только что помытых котелков, щеголял любимой фразой: «Я за любой кипиш кроме голодовки, это я вам точно говорю!».

Потом Андрей играл на гитаре, а Лёха писал клипы на песни «Автобус» Чижа, «Ёлочку» Джамахерии и «Ты кидал» Пятницы. И вообще утро было напичкано тупыми приколами.

Туман не расходился, а выходить все-таки было надо, и во втором часу начали сборы. Считали, что, пойдя вниз по склону, выйдем на речку Конжаковка, в которую превращается ручей, текущий мимо нас. Как известно, Конжаковка течёт с хребта на юг. Следовательно, следуя вниз по ней, мы через энное количество часов без проблем выйдем на трассу. Я тогда это всё смутно понимал, но верил на слово.

Пока складывались, Рекса, как выразился Юра, «посетила шиза»: я кидал ему камешки, и он бегал за ними – это для собаки нормально. Но потом он вдруг набросился на мёртво лежащий в травке камень, грыз и кусал его, рыча, с подвываньем и скуленьем, и даже пытался поднять, захватив зубами. Мы над его бессмысленным поведением угорали и снимали бедолагу на камеру.

Вниз по склону. Слушайте, товарищи, мне всё больше начинает это нравиться! Разглядываю теперь все снимки и открываю поразительные вещи, о которых не догадывался до сих пор! Но обо всём по порядку, чтоб не сбивать настрой читателя, ничего не подозревающего, как и мы в тот день. Спускаясь с горы в сторону дороги, мы, конечно, ещё не направлялись домой. Просто был план стать в лесу и налегке посетить Конжак – главную цель всей этой нагорной суетни.

Без десяти три мы все ещё тащились по перемежающимся полосам мхов и мелких камней, подбираясь к зоне леса. Зато в половине четвёртого уже спустились в лес и прыгали по скользким камням в усилившемся потоке, что доставляло хлопот Рексу: лапы мокнут, а с очередной глыбы не знаешь куда сигануть – кругом бурлит вода. Ко многим (ко мне так очень сильно) привязалась песенка – английский оригинал чижовских «Бомбардировщиков», и хоть слова мы знали плоховато, напевали под раскрасневшийся от темпа движения нос. Coming down on two foots with Rex – ещё камешек – We can’t see our home – прыжок через ручеёк – What a place! Fuck this fog! – Рекс, не отставай, идём! –Yes, we'll really visit Konjak for today – да здравствуют горы и туристы, по ним лазящие!

В начале пятого, видимо, в чём-то сомневаясь, начальники (теперь Алексей, Юрий и Игорь) пошли вниз по речке на разведку, а прочие пока присели отдыхать. Женя и Лена нашли какое-то хвойное дерево с чрезмерно разлапистыми ветвями – в нем они увидели обличье человека – и уговорили потом Юру его сфоткать.

Ещё полчаса спуска по речке, и нашлось место для стоянки: горизонтальная площадка на правом берегу под сенью сосен и кедров, шириной метров в 20, между речкой и склоном, обильно поросшая подлеском и разнопёстрыми травами. Тут же старое костровище, уложенное камнями. Построили суточные домики, протянули верёвку, на которой враз оказалась мощная, как сам Конжак, гора одежды (облака растворились, и пригревало солнышко). Красная стрелка на чьей-то кофте ехидно указывала путь в сторону леса.

До восьми часов пообедали и просохли-отдохнули. Я показывал Даниле по его просьбе, как играется вступление к «Герою асфальта» Арии, и он пытался сыграть то же. Он недавно взялся за гитару, но уже кое-что умеет: скажем, соло к «Мусорному ветру». Оля достала просушить свой песенник-тетрадь, который я уже заметил позавчера. Я начал листать его с гитарой в руках. Типичный для всех девчонок формат: красивые и разноцветные заголовки, аккорды в тексте другим цветом, рисунки и вырезки из журналов. Я нашёл табулатуру темы из «Шторма» Ванессы Мэй, которую тут же с ошибкой напополам исполнил. Приготовился провести час в аккордах, но погода изменилась.

Нет, я не о ненадёжности неба. Просто набирали группу идти налегке на Конжак. Андрей отказался сразу, Женя и Юра – тоже, поскольку мы (время уже восьмой час вечера) и не планировали успеть на Конжак, но хотя бы подняться на хребет. Уходя, шестёрка предупредила тройку, что, если успеем, и на Конжак заглянем и можем вернуться поздно.

Бодренько зашагали вверх по ручью и через 20 минут уже тяжело дышали. Я забегал вперёд и фоткал поднимающихся (Юра, до этого бывший фотографом, теперь камеру передоверил мне). Рекс тоже спешил и нетерпеливо глядел на «плетущихся хозяев».

Извольте, горстка горной лирики:

На лбы камней ступая,
на головы их и конечности,
мы измождённо шагаем
вверх до бесконечности.

Тумана почти не было, и перед нами открылся вид на – как я теперь понял, сверяя фото, – ту самую долину, которую видели вчера, на другой стороне её был провал. Но теперь он скрылся где-то слева за холмами, а мы находились на другом склоне долины. Странно, почему руководители ничего не заметили; я-то молчу, я тогда немногое понимал.

В девять уже выбрались на хребет и могли смотреть и на север, и на юг. Небо было ясным и готовым ссумеречиться, лишь у горизонта тянулись ленты тёмных туч да над горами проплывали отдельные белёсые облачка, на одной высоте с нами. Лёха показывал на западе Конжак, куда стоило попасть. Постояли у небольшой вершинки, не сильно выделяющейся на фоне плоской макушки перевала. Однако она была обозначена палкой с намотанным целлофаном, а Лёха отметил, что высота указана на карте: 1311 метров.

С другой стороны хребта, в долинном лесу, увидели дым двух или даже трёх костров из разных мест: вот, стоят люди в лесу и даже не знают, что недалеко есть ещё группа. А мы знаем, да сообщить не можем. Поорали что-то ради шутки, да что толку?

Так как до Конжака по прямой километра два, он виден уже, ещё не стемнело и попасть туда хочется, мы и направились к нему. К десяти достигли марафонки – спортивной тропы, тянущейся из южной долины в северную и пересекающей перевал, с метками километража. Выбрались у цифры 16 – столько километров по тропе от Кытлыма. Вокруг больше зелёные полянки, здесь некоторое понижение хребта. В другом месте набрели на некий ржавый металлургический постамент, с нацарапанными надписями, вразумительно не читаемыми. Красотища! (я вообще, а не про железяку, хотя и всякий лом мне неэстетичным не кажется).

Мы с Олей разговорились: я расспрашивал об учёбе на медицинском, по темам, интересующим в медицине, а Оля интересовалась чуждой ей геологией. Беседуя, мы не торопились, рядом шёл Данила, а не сбавлявшие шага Лёха, Игорь и Лена убежали вперёд и с досадой кричали нам: «Может, поторопитесь?». Я среди ставших привычными магматических сероцветных глыб увидел в одном месте необычные здесь для меня известняки, но так толком их и не разглядел и образца не захватил. Откуда осадочные породы на вершине гор, я не мог понять.

Начали подниматься по склону, сплошь состоящему из завалов глыб. Лёгкая часть пути окончилась. Присели отдохнуть. Слева Иовское плато с озерцом, заросшее травой, со скважинами (в которые, Лёха рассказывал, они кидали камни и не могли дождаться всплеска – признака дна). Правее плато - обрыв в Иовский провал, за ними – вершина Иов. Лёха и Игорь ржали над вершинкой, мимо которой мы сюда подошли: по их словам, вокруг неё вчера в тумане и плутали, наматывая круги. Я не понял, как так, но поверил. А сейчас, типа, мы не плутаем.

Горы над нами прикалывалась: пыхтим по склону, видя его верх, уверены – там всё, ан нет – открывается курумный склон ещё выше прежнего.

Между тем стемнело, время уже около 23.00. Оля просила сфоткать пост-закатно алеющее на западе небо. Её и Лену я фотографировал на камне на фоне неба. В одном месте задержались: нашли записку группы, на днях прошедшей здесь. Они из Березников, 4 человека, в пешем походе 2 категории – на их маршруте куча вершин, дней тоже куда больше. Данную предвершинную точку они (видимо, в тумане) спутали с Конжаком и потому оставили записку.

Увидев, что между нами и Конжаком ещё понижение с полянками, я в сердцах выразился: «Сапоги, сапоги, сапоги!» – как помните, ими мы заменяли все речевые грубости. Но расстояние преодолели быстро. Если в 23:17 (смотрю время цифровых фото) был последний привальчик, то в 23:46 мы уже на Конжаке. Затащили туда и Рекса – куда ж без него? А он от хозяйки ни на шаг (всегда бы так!). Совершенно стемнело, холодно, но у нас настроение отличное – хоть и ночью, но добрались до цели путешествия.

С крыши мира казалось всё проще. В ночи при ясном небе, высыпали холодные звёзды, по всему периметру – огни далёких селений. Высота от уреза Балтийского, что ли, моря – 1569 с мелочью метров; и больше километра разницы (по вертикали!) с ближайшим селением. Только лишь ветры и туристы забираются в такие выси.

Пока другие уже разливали горячий чай, я через бинокль всматривался в звёздность пространства и пытался заснять огни селений. Но природа всегда берёт своё, и я подключился к остальным - поедать чай, шоколад, солёные огурцы, сухари и какие-то орешки. Душа обреталась бы здесь ещё долго, но тулово мёрзло, а до дому топать ещё несколько часов по полной темноте и полной коллекции конжаковских глыб. Посему в начале первого оставили вершину России (там такая табличка есть), чтобы вернуться к нашей заждавшейся тройке.

Сначала мы долго шли по камням, потом ещё дольше, ну очень долго – по траве, местами ноги хлюпали в воде. Я совсем не представляю, каким маршрутом мы двигались, но люди говорят: спускались по марафонке. Только на подходе к лесу я понял, что мы спустимся по той же речке, что и взошли.

У кого-то, искавшего вешки на марафонке, была полная концентрация внимания, но это не обо мне. Я первую половину дороги, пока довольно медленно карабкались по камнепутью, говорил с Данилой и Олей о музыке. Они в этом плане оказались очень интересными людьми: слушают и старый (настоящий, так сказать) русский рок, и классику, и советскую музыку, и бардов. Данила рассказывал, на каких концертах он бывал. Его фраза: «Янка – сильно, но такой депрессняк! Не всем можно слушать». Выясняя то да сё, мы опять невольно притормаживали темп. Ещё у меня одного не было фонарика, и я шёл, лишь опираясь на свет позади идущего. Потом Лена отдала мне свой фонарик. Когда мы уже подходили к лесу, у меня разболелась правая нога, где-то в области коленки. Она болела только, когда я на неё опирался в шаге, отчего я продвигался медленно и превозмогая боль. Побаливала она у меня ещё и в первый горный день, но тогда наутро прошло. Входя в лес, увидели внизу свет нашего костра и радостно закричали. Если выше вокруг журчали ручьи, то теперь (как, собственно, и днём) гневный поток заглушал всё.

Дошли в 2:30. Ожидавшие сообщили, что им было страшно сидеть в ночной тишине и неизвестности: они же совсем не представляли, как далеко мы зашли и скоро ли вернёмся. Ужин они не варили – чтобы не остыл к нашему приходу.

Пока сварили и поели, было уже пять часов. Я с трудом ходил, и не сразу нашёл в темноте нашу палатку. Но сидел в дыму костра и упоении восторга от свершившегося. Не помню, что я такое говорил, мне просто было классно, но Андрей заметил: ты когда устанешь, такую чушь несёшь. А у меня просто настроение было возвышенное и, так сказать, лирическое.

Вот почти и всё бы. Кульминация мероприятия пройдена. Но нас ожидала (а вот мы её – нет) удивительная развязка с букетиком непредсказуемых сюжетных линий.

23.08.2006, среда (день шестой)
В связи с поздним переходом на сон руководитель дал фору на сегодня: спали часов до 10. Зодиаковцы ещё дольше, они не торопились так, как мы. Мы же сегодня, спланировали выйти на трассу, спустившись по руслу Конжаковки.

Пока другие собирались, я бегал с фотиком и прицеливался на всех и вся: Лена, моющая в ручье голову, Андрей и Игорь, сгрудившиеся у костра, Рекс, вылизывающий дно котелка – не замечая, что объектив запотел и снимки выходят белёсыми. Юра поправил дело, а сам полез на дерево за кедровыми шишками. Там он долго тряс густые ветки и добыл полный куль шишек; щедро раздал их всем.

По просьбе Оли препоручил ей фотоаппарат – пофоткать красоты ботанической оранжереи Конжака. На созданных репродукциях кишели микророщи белотелых кустистых лишайников, маячили дюймовочковые ростки сосен и молчаливо стонали в потоке обтачиваемые водою камни, обильно обливаясь утренним солнцесветом.

Уложившись и подкрепившись, в первом часу мы вышли вниз по реке, оставив друзей из «Зодиака». Они пойдут тем же путём, но пока решили не спешить. А нам в любом случае до 27-го нужно выбраться из гор и сообщить об этом в Пермь: поход официален, зарегистрирован в МЧС, и если мы не дадим о себе знать до воскресенья, на поиски нас вылетит вертолёт, час полёта которого обойдётся нам во многие тысячи. Пугая нас этой перспективой, руководитель Алексей объяснял необходимость укладываться в рамки графика движения.

За нами, было, приосанился (он всегда выбирает тех, кто идёт вперёд) Рекс, но мы на него зашикали, и он вернулся к костру. Настроения у всех опять отличные – спешим по финишной прямой похода! Я принялся щёлкать цифровиком направо и налево – горы заканчиваются, а места для фоток ещё до кучи. А посмотреть было на что: ручей, всё усиливающийся, поражал однообразным разномастьем окатанных глыб, по сторонам проплывали заманчивые серые скалы и осыпи, на которые так хотелось взойти, но мы торопились, не останавливаясь ни на пять минут. Ноги скользили на гладких и влажных каменьях, вода бурлила, и при высокой скорости движения был риск упасть в воду, чего не избежал Лёха. Не знаю, какими ещё фразооборотами выразить всю прелесть этого горного потока. Я симпровизировал на злобу (ещё не выясненную) дня:

Уходим, уходим, уходим –
будут и другие походы.
В походах мы проводим
жизни лучшие годы.

Неожиданно, в начале второго, нас догнал Рекс. Бедняга, видно, запутался, кто из нас для него важнее и решил не ждать отстающих, а припустил по нашему следу. Ладно, пусть пока идёт с нами – сам выбрал, с кем мучиться.

Устав галопом брести по руслу потока, переместились на правый берег, где препятствий тоже хватало: под слоем сырого мха ютились нагромождения камней, и нога, попадая между ними, застревала, а турист плашмя летел оземь. В третьем часу, по неясным мне резонам, стали забирать вправо от реки, углубляясь в лес. Начался сущий бурелом: только знай, перешагивай да перелезай через гниющие, заросшие тёмно-зелёным мхом поваленные стволы. Вверху ясное и солнечное небо, но во мраке двадцатиметровых дерев мы не могли видеть, куда идём и что впереди.

Умаялись и привалились на подлесной полянке, перевести сердца на темп помедленней и испить водицы. Рекс затравленно выглядывал из кустов и папоротников. Я разговорился с Леной и узнал, что она читала «Лолиту», причём по школьной программе. Не каждый день встретишь человека, не понаслышке знакомого с содержанием романа, название и тема которого у всех на умах, а откуда звон, знает редко кто.

Ломимся по лесоломам дальше. Нашли лосиные рога, лежалые и подпорченные на кончиках, но добротные; девушек они заинтересовали, и я рога потащил (Лена их потом привязала к рюкзаку и увезла домой). В начале пятого очутились на левом берегу другого ручья, сливающегося, видимо, впереди с покинутым нами. Решили сделать привал с обедом и после спускаться далее, перебрались через поток и устроились на сухой массе камней (здесь часть русла теперь была сухая, а использовалась потоком лишь по весне да после сильных дождей), покрытых странным красным лишайником, как будто поверхность камня забрызгана малярной краской.

Не торопясь, жгли сухие палки-дровишки и варили обед. Гром ещё не грянул. Я не могу вспомнить ни один раз, что мы такое ели. Несомненно, превалировали макароны с тушёнкой – классика тур-пищи. Но турист есть не то, что он ест, а там, где он ныне, смысл его жизни.

Я караулил с камерой пятнокрылую бабочку (некая жительница сих мест с жёлтыми крыльями и чёрными разводами по ним) и осоподобное крупное насекомое с бурыми прозрачными крылышками. Ходил босиком по ручью, любовался ежемгновенно сменяющейся рябью на воде и многоцветными бликами на подводных гальках. Определял, наконец, по солнцу и часам курс на юг. Беспечности мне не занимать, а в таких местах… Я головокружил от палитр и натур дичайшей предгорной природы.

Стоп! Курс на юг?! Лёха, наверное, схватился (мысленно – уж точно) за голову. Его нешуточный вопрос ко мне: «Ты знаешь, где мы находимся?» – «Примерно, конечно, представляю, но…». Мои дальнейшие туманные рассуждения уже вряд ли слушали.

Даже Рекс, полагаю, навострил уши. Гром грянул, и мужик начал бить челом по пегматитам. Дело в том, что, смотря на меня с часами, Лёха, Юра и Женя обратили внимание на положение солнца. Были уверены, что идём на юг, но солнце и юг совсем в другом боку! Значит, компас не врёт, как считали они, а правильно показывает на север. И речка, туда текущая, никак не Конжаковка! Мы вообще не там, где думаем; мы не к югу от главного хребта, мы заблудились!

Собиравшийся уже продолжиться спуск по реке немедля сдан в утиль. Планы меняются; для начала надо сориентироваться. Для этого боевая тройка – Алексей, Евгения и Юрий – отправились маршем на хребет, который был виден (не знаю, как выразиться яснее) через прогал леса, образованный руслом речки, такой гигантский и неподступный; как хотелось на него подняться!

Около восьми разведка ушла, а мы втроём – я, Андрей и Лена – остались ставить палатки (ночлега в дебрях не избежать, сегодня уже никуда из пут гор не выберемся) и варить ужин. Мы долго возились с палатками: выбирали места поровнее, выковыривали булыжники из крепкого дёрна, наполненного горькой, прошлогодней хвоёй, рвали лапник и выкладывали им испод дна палатки. Готовкой ужина верховодила Лена, смыслящая в поварском деле несомненно больше, чем, скажем, я. От меня и Андрея требовалось лишь, чтоб «берегли силы и дрова». Посему я, ущемлённый утренним подвигом Юры с кедром, пока не имея возможности лезть в горы, решил тоже покорить какую-нибудь сосёнку, а заодно с высот её вершины попробовать установить местоположительную истину.

Поднялся чуть выше по ручью и выбрал наобум то ли ель, а то ль сосну – вот не помню ни хрена! – главное, веток побольше. И полез. Долго протискивался между ветвей, половина из которых сухие. Забрался. До бренной земли падать метров 15 (зря по своим ростам не посчитал высоту, на которой побывал). С вершины вид на лес не был масштабным: это дерево никак не выше прочих. Зато окружающие с трёх сторон долину хребты видны прекрасно. Они мне чем-то с одной стороны напомнили тот Серебрянский отрог, который мы излазили в первый день гор. Но явная иллюзия. А к северу (т.е. тот ложноюг, куда мы чуть не устремились со всей мочи) череда залесённых холмов растворялась в перспективе и смешивалась со зрительным обманом. Пытался фоткать, но все фотки получались размытые, как я ни ловчился. Позже понял, что на ветерке я постоянно раскачивался вместе с тонкой вершиной дерева. Внизу подходила Лена, что-то кричала и спрашивала, но я слишком был увлечён пребыванием на высотке. Небеса готовились к сумеркам.

Почти столько же спускался вниз. Ужин уже готов, осталось дождаться наших маршрутопытов. Дел у нас нет. Стемнело, и в плещущем шуме потока, сопутствовавшем нашему слуху весь день, под спудом долгого ожидания, возникали галлюцинации: казалось, что вон, там, слышатся голоса возвращающихся. Но нет света фонариков, не видать движения в темнеющем пологе чащи вверх по ручью. Теперь я понял чувства, владевшие накануне ждавшими нас с Конжака: глушь, ночь, неизвестность и тягучие, как старая смола, минуты – подкрадывался страх.

Снимем маску зарождающейся жути: они же всё-таки вернулись. Жадно насыщались ещё тёплой похлёбкой и насыщали наши жадные взгляды новостями. Мы на севере от хребта и Конжака; там, куда мы чуть не упёрли – таёжная глухомань на десятки километров. Вышли бы через день-два на лесовозную дорогу (ах, как романтично звучит!). Завтра надо перевалить через данный хребет и скатиться по Серебрянке до дороги, что займёт весь день, поэтому поднимаемся рано и действуем в темпе. Они очень торопились, чтоб успеть на перевал до темноты и понять с него, куда и что.

После ужина, в хвосте суток, ещё посидели у догорающего костра. Я недавно выучил аккорды песни «Здорово и вечно» Летова и частенько их наигрывал. И теперь, взяв гитару, втихомолочку исполнял песню и вдруг выдал следующее. Будучи помещён в центр веера незабываемых горных впечатлений, ощутив раскалённый бодрым импрессионизмом мест кусок души между наковальней вчерашнего и молотом завтрашнего, под артнатиском свежайших и оперативных сведений, исходные слова песни переделались у меня в такие: «Ожидает быть поход долгим! … И идём мы по камням долго не туда, не туда, не туда, не туда!» – с максимумом деканаданса, с летовским надрывом в голосе (кто слышал оригинал, поймёт меня), без ноты надежды. Чудовищно уместно и зверски злободневно прозвучав в девственных темнотах тайги, пародия рассмешила моих спутников. Лишь эти две строки звенели по-настоящему, и только там и исключительно для нас, при их тогдашней актуальности. Сочинённая позднее в уюте города песенка по мотивам похода не идёт в сравнение с тем накалом, который втиснулся в эти две фразы. Но меня не поймут, я брежу пережитым. Костёр потух, и красные угли с запахом дыма не согревали в подзвёздной прохладце: идём спать.

Мне почему-то вдруг страшным показалось дойти до ручья, даже с фонариком, когда вокруг темень и всё покрывает водяной визг: вдруг набросятся из черноты пространства какие-нибудь люди не люди, звери не мутанты. Э-эх, у обывательского страха основания невелики. Очень сладко засыпать – под музыку вод, на матрасе из горных пород.

24.08.2006, четверг (день седьмой)
Меня прёт, я утомляю своей подробностию и содержательностью выкладок. Но дневник пишу прежде всего для себя и – как мне хочется. Извиняйте дядьку, если что.

Встали рано. В половине восьмого уже собирались. Жаль покидать эти волшебные местечки, но надо. В восемь, впервые так рано, начали путь. Не завидую нехитрым помыслам Рекса: решили жить в горах, так зачем всё время тащиться куда-то вперёд, разве нельзя на одном месте? Он сильно выматывался в бросках по каменистым грядам. Кстати, мы уже не надеялись встретить его хозяев и продумывали, как отвезём его в Пермь.

Вверх по тому потоку, на котором ночевали. Управились с этим за час. Я в полной мере ощутил прикосновение красоты горного потока: все эти блестящие от воды рябые скалы, отполированные блюдца-озерки под водопадиками с леденящей даже взгляд свежестью воды, светлые пропластки-интрузии в массивах тёмных пород, плеск и бурлеск пенистого русла. Поэзия природы в очередной раз будит поэтику души:

Смешались в кучу горы, камни –
из них не выбраться пока мне.
Пока не вижу выхода из них,
иду, надеюсь и притих.

Надеюсь я на то, что когда-нибудь туда вернусь. Юра фоткал подряд весь поток, его пологие склоны сначала и крутые трёхметровые борта потом. Мы выбрались на правый берег и шли леском. Настроение отменное, темп лишь прибавляет живости и огня на лицах. Мы тут одни, но это не значит, что нам тяжело. Наша душа хрипит о радостях гор.

Верховья реки отклонились влево по нашему ходу, и на перевал мы должны были выйти совсем не в том его месте, которое видели со стоянки. Сама речка уменьшалась-уменьшалась, сморщилась в ручеёк (как киноплёнка не в ту сторону!) и, наконец, лишь журчала под камнями, на которых мы опять оказались. Мы – в горах, выше зоны леса! Привал в половине десятого. Жарко – на небе-то «ни облачка», глотаем холодную воду. Впереди – громада перевала, расстояние до вершины вроде и небольшое, но преодолевать его столько же, сколько мы шли досюда. А позади – фантастический вид! До самого горизонта лес и холмы, теряющие свои очертания по случаю дальности. Справа лесной горб плавно переходит в отрог хребта, слева – гора Буртым с чем-то типа ступенек на склоне: вперемежку полосы леса и камней. В этих местах не хватает таблички с язвительным: «Здесь не ступала нога обывателя». Но вперёд!

Почти до 11 мы карабкались на перевал. Карабканье проходило по огромным, хаотическим навалам и складам глыб, размер которых, как я уж отмечал, редко выдавался менее людского роста. Но между ними было и много мелких. Мы шагали, сгибаясь под весом рюкзаков, с камня на камень, терзая сапоги, перенося центр тяжести вверх и рискуя кувыркнуться назад. Картинка, некогда представленная мною, теперь возведена в абсолют: шестеро людей, микробы в сравнении с горой, копошатся на её вечном склоне. Сначала воображаемая камера показывает их крупным планом: они прут, на их лицах надежда и восторг, а потом камера резко отъезжает вдаль и ввысь – и под пронзительную ноту оркестра становится видно, что это всего лишь точки, ничего не значащие пятнышки на огромном, как океан, горном склоне.

На минутном привале пили из лужицы в выемке камня, я записывал стишки в блокнот. На подходе к верхушке я совсем разошёлся и тарабарил «Гербарий» Высоцкого, эти весёлые и смешные стихи, путая куплеты. Женя потом сказала, что думала: это какой-то современный поэт.

Без пятнадцати 11 мы на перевале. Небольшая пониженная площадка обрамлена слева и справа более высокими частями хребта. Все дружно уселись на камнях, попили чаю. Я же вскоре побежал фоткать. Сначала то, откуда выбрались. Залез на каменюку и с него фоткал ещё Буртым и горы поменьше слева, отроги главного хребта, на котором мы. Они смотрелись просто прекраснейше, особенно когда с их светло-серым тоном контрастировала тёмная тень проплывающего облака. Теперь я узнал в этих холмах те, что мы видели третьего дня справа от Иовского провала, когда туман ненадолго рассеялся.

Вид на другую сторону. Те же холмы до горизонта, но оживлённые наличием населённого пункта в долине. Я думал – Кытлым, Лёха говорит: посёлок Южный. Справа высокая гора, но опять же, по словам Лёхи, не Конжак, который скрывается за нею. Неужели так и не увидеть Конжак издали? Я хотел залезть куда-нибудь повыше, осмотреться, но времени нет. Я потом понял, как я мало там сфотографировал: не осталось полного представления о панораме с перевала.

Мы покидали рай на Земле, дети цивилизации, своей связанностью с нею вынуждавшие изгнать сами себя из уральского эдема. Это были самые приятные и впечатляющие часы за весь поход и, наверное, за всю мою жизнь: переброска через этот хребет и всё виденное в тот день. Так хочется туда снова! Но я повторяюсь: найди туриста, который не хотел бы снова увидать и прочувствовать на себе красоты гор, в которых побывал.

Ещё полтора часа, до половины первого, мы спускались с перевала до границы леса. У меня вновь разболелась нога, и я тащился вяло, задерживая всю группу. Пару раз отдыхали понемногу на этой каменной плантации, на покрывале, сложенном не волокнами, а песчинками, увеличенными в тысячи раз. Я напевал, вспоминая по ходу, какие-то песенки, из Крематория и ему подобных. Слева, вдалеке, мы узнали давешний южный отрог Серебрянского хребта: значит, склон, по которому сползаем сейчас, четыре дня назад видели издалека и не ведали, как хорошо с ним познакомимся.

Доползли до леса, из-под подёрнутых мхами наворотов камней родился исток – уже Серебрянки. Мы опять не в горах, а на обычной среднеширотной равнине. Русло, усыпанное глыбами, быстро выполаживалось, а я, ковыляя, отставал от всех и последним узнал о неожиданной встрече: почти в час дня мы достигли стоянки другой группы из 3 человек. Они уже тоже идут с гор, подсказали Лёхе по карте, что да как. Но мы не задержались у них - ринулись дальше.

Бесконечно долго шли по широкому каменному руслу с постепенно набирающей силу речкой. Теперь высота местности падала медленно, уклон очень пологий. Во втором часу устроили привал на полчаса, не меньше, неспешно попивая чай и поедая предпоследний сюрприз (от меня): кольца ананасов. Насытившись, я решил помыть шлих: набрал мелкого гравия в тарелку и направился к речке. Но Юра отобрал тарелку и высыпал всё, чтоб я не отнимал у команды времени. И зачем? – отдыхали ещё минут 10, и я без дела заходил в холоднющий пруд на речке, в толще вод которого через 10 секунд ноги сводит так, что понимаешь: проведи в воде минуту и, кажись, прихватит сердце.

Дальше; время ждёт, но до поры. Я теряюсь, как описать все встречавшиеся чудесные виды по руслу Серебрянки. Мы перебирались через ряды поваленных стволов, двести раз переходили скользкое дно реки, осторожно ступая на шаткие в потоке камни, не раз рискуя начерпать – шли по широкому каменному берегу, а он всё время перепархивал с левого на правый и назад. Сбивали с толку недлинные раздвоения русла, тормозили завалы паводкового мусора, но мы по-прежнему придерживались высокой скорости. Несколько раз останавливались передохнуть. Я, скинув рюкзак, ложился прямо на камни и блаженно отдыхал считанные минуты. За эту манеру – лечь, где попало – Юра и Андрей в тот день очень метко и со всей возможной едкостью обзывали меня бомжом и немало повеселились этому сравнению. Нам попадался деревянный истукан при полном параде сосен и прыткая ящерица на нагретом солнцами осколке породы; Юра всё снимал. А у Лёхи аккумуляторы в видеокамере сели ещё утром, и видеорассказ резко оборвался.

Если сначала мы набрели на стоянку, где нашли недавно оставленные туристами свежие овощи (свой продукт у нас уж истощался) и забрали их, то в четвёртом часу взору нашему предстала лесничья избушка, богато оборудованная и содержавшая немалые запасы консерв: для всех, у кого с едой возникли пробелы. Заимствовали пару банок, а взамен Лёха оставил пол-литра водки, не истраченной в походе, и к бутыльку мы прилепили какую-то комичную надпись по типу «Алкоголь вреден вашему здоровью». Женя фоткалась с высохшим трутовиком, напомнившим ей и декоративную шапчонку (на гнома), и кубок с сужающимся от основания горлом. Увы, на этом фотолетопись дня оборвалась, а напрасно: много ещё занятного приключилось.

Снова по каверзам и экивокам Серебрянского русла. Часов в пять реку пересекла дорога. По реке идти трудно, но неясно, куда ведёт путь-дорожка? Юра, Женя и Лёха пошли на разведку за левый берег. На другом берегу мы, как всегда ожидающие, устроились у деревянного стола с брошенными старыми свёклами (Юра их потом в азарте исполосовал ножом) – признака бытовавших здесь туристов, охотников или лес знает кого. Я завалился на столешницу, но лежать надоело, и я сбегал по дороге метров на 200: она манером просеки тянется в невесть куда.

Тройка что-то разнюхала, нет ли, и мы выбрали дорогу по левому берегу. Она резко завернула и пошла параллельно реке. За мачтовыми соснами в отдалении просматривались высокие залесённые холмы: там, там, вверху покинутые нами так спешно горы! Дошли до хитрой развилки: правый рукав уклоняется вправо, как ему и надо, а левый под все 120 градусов уворачивает в стороны тех сказочных холмов. Шерстили недалёкий в своём двухкилометровом масштабе атлас. Пока Лёха ходил на мини-разведку по правой дороге, с левой – снова нежданно – появилась та тройка, встреченная в верховьях Серебрянки, которая и уточнила, что по правому отвороту мы преспокойно доберёмся до трассы. Сами куда-то исчезли, у них свои пути, они экстремалы.

По лесной, тихой, как шаг кошки, двухколейке мы заспешили, и где-то через час действительно вышли на трассу. По пути вспоминали с Андреем разные песни, всё больше Арию и Гражданку, и Андрей вкратце напевал: у него, вразрез со мной, есть и слух, и какой-никакой голос. На фоне заката прошли просеку с высоковольтными ЛЭП и через ещё минуту леска оказались у дороги Кытлым – Карпинск, в месте протекания через неё Серебрянки. Судя по карте, мы протопали от перевала досюда километров 10-12, а общее время броска за день составило 10 с лишним часов.

Придорожная цивилизация ударила в нос тухлым запахом свалки и продемонстрировала чуваков, которые притормозили тачку у речки и беспечно-равнодушно разминали ноги на щебёнке дороги. Да, мы были в горах – это быстро прошло, и мы будем встречать рассвет, думая о них издалека. Я пролез через одну из гулких труб, проводящих реку под дорогой. Зачем я указываю сии ничего не стоящие детали?

Лёха был намерен поймать попутную машину сегодня и с час дежурил на дороге. Мы же от неприятной трассы поднялись слегка выше по реке и на опять же каменистом пляже разводили костёр. Завязывались сумерки. Я натаскал прибрежных дров, с виду сухих, но костёр на них не горел; поэтому был отправлен добывать сушняк в лес. Андрей ворчал на меня, сердясь на мою медлительность и инертность. Я не обижался: он правильно отмечал минусы моего отношения к общему делу.

Вдруг из лесу появился Дэн – один из той тройки, с которой мы сталкивались сегодня уже два раза. Он пригласил нас на просеку, где уже устроились на ночлег они. Так как мы ещё не определились со стоянкой, то согласились. Нашли Лёху на дороге и, подхватив уже кипящий котелок с полусваренным супом и прочее снаряжение, через лес, по пойме речки, проследовали на просеку. Уже стемнело, когда туда перебирались.

Место неплохое: в десяти метрах шум речки, её пересекает полевая дорога, прочая территория широкой просеки поросла тем типичным набором трав, которые расселяются на вскрытых из-под сорванного слоя почвы глинах: полынь, всякие долгостебельные растения с мелким цветом – я не в курсе их названий.

Первым делом поставили палатки на дороге, которая вряд ли используется. Впрочем, в этом на миг пришлось усомниться. Примерно через час метрах в ста от нас завыли яркофарные грузовики, приближаясь к нам, и Женя всерьёз перепугалась, что они сейчас переедут палатку и рюкзаки. Но их путь пролегал мимо нас.

Доделывали ужин. В котелок с закипевшей ещё на прежнем месте водой для чая, когда Юра продирался через кусты, нападали какие-то листья и заварились – вышел неплохой вкус, а чьи листья, мы не врубились. Просто вынули их и вновь заварили чай.

После ужина долго в темноте с фонариком я мыл в мелкой речке котелки и тарелку. Освободившись от текущих дел, взлез на курган метра в два вокруг бетонной опоры электролинии и поизучал с него высыпавшее звёздами небо; пролетали стандартные точки спутников.

Уже за полночь сидели у костра я, Юра, Андрей и новые соседи. Прочие, помнится, уже легли спать. Андрей был не в настроении и не хотел играть на гитаре, я просто между делом перебирал струны. А делом была беседа с Дэном, оказавшимся интересным человеком. Он поступил в аспирантуру истфака ПГУ (их группа из Перми), а, кроме того, полиглот, собирается открыть курсы валлийского языка и играет на флейте скандинавские мотивы. Я расспрашивал его об учёбе в аспирантуре, английском языке (который он знает в совершенстве), его мнении о политическом положении в России и прочей лабуде-лебеде современности. Часа в два ушли спать.

25.08.2006, пятница (день восьмой)
Дорожное безделье длиною более суток.

Ничего не скажу о сборах и завтраках, случившихся за семичасовым подъёмом. Я только заметил, что один из товарищей попутной тройки спал снаружи, у палатки. Они в самом деле экстремалы. В начале девятого – рукой подать – с просеки вышли на трассу и, пройдя по дороге с треть км, ждали рейсовый автобус на Кытлым (узнал тут, из чужого отчёта, что ударение на первый слог!), в месте вливания в дорогу другой просеки.

Автобус заставил себя ждать, и мы убивали время и достоинство Рекса. Лёха, для ввоза в город, взял его на поводок, а Лена (опытный, между прочим, собаковод) смастерила из реп-шнуров намордник (настоящий, разумеется, остался, у хозяйки, которая сейчас вместе с друзьями, должно быть, по-прежнему в лесах за хребтом). В таком виде, к тому же нахлобучив ему шапку на лоб, покорного (после всех перенесённых невзгод) пса мы фоткали, да извинит нас за это Оля. Лена и Женя, чего-то не поделив, затеяли, как дети, беготню по дороге с хохотом и взвизгами. Психологический расколбас переехал в автобус. Я, к примеру, олицетворил гриф гитары, нацепив на него ту же шапку и свои тёмные, как обсидиан, очки, и показывал чучело нашей компании.

По пути до Кытлыма подсела группа из 4 человек. Оказались те самые березниковцы, чью записку мы добыли перед Конжаком. И их горопохождение финализировалось. Удивляюсь их возрасту: всем четверым лет по 18-20, из них две девушки, а идут из похода сложнее нашего. А в Кытлыме в салон ввалилась толпа ребят с рюкзаками, так что нас на заднем сиденье до потолка завалили рюкзаками, а Рекс посвятился в спелеологи, очутившись в пещере, образованной снаряжением. Когда туристы загружали автобус вещами, я услышал среди их весёлого шума фразу, обращённую к кому-то, ещё мешкающему на улице: «Дима, как всегда, последний!». Я переключил на данное наблюдение внимание Андрея, и он согласился, что типичные типажи найдутся в любой молодёжной группировке.

Андрей, бывавший здесь, вспоминал, как они ходили пешком в Кытлым за продуктами с многодневной стоянки на Иовском плато. А я замирал при виде того, что простиралось за пределами небольшого селения. Повсюду, преодолевая лесистость, возвышались разного размера и роста горные верхушки. Мне особенношо запомнилось такое знаковое сочетание техногенного и природного: просека, высоковольтные линии, стена леса, а за ними, в небесной недоступности, – мираж гор, этих огромных и покатых холмов, до половины прикрытых зелёным фартуком леса и медленно, но неуклонно разрушающихся под ударами кирки-природы. Именно, природные процессы и тысячелетия, но не человек пока способны изменить лик этих кристаллических выродков мантии. Я расчувствовался, однако колорит горных пейзажей, похоже, арендовал романтическую часть моей натуры в вечное пользование.

До Карпинска на том же автобусе ехали больше часа, ноги в неподвижности сидения затекали, а духота в ещё жаркий августовский день усердно мариновала, и тактичный водитель в середине поездки сделал перерыв с выпасом пассажиров на открытом воздухе. Из Карпинска (с уже знакомого автовокзала) за умеренную плату, консолидировавшись с березниковской четвёркой, на микроавтобусе ехали в Серов, что заняло ещё почти час. Внутренность автобуса украшали задорные надписи воспитательного характера, например: «Остановок Тут и Там не существует!». Юра, подводя итог походу, звонил домой. Потом – Сэму (нашему знакомому по панк-тусовкам), который (вот те на!) оказался в больнице с пневмонией. Мы ещё до Конжака задумали сразу после возвращения махнуть на Ермак с нашими друзьями из Платошино, и теперь Юра выяснял, выгорит ли дело. И тут же получил смс-ку от Егора и Васи: «Мы на Ермаке». Всё, дело, как говорят проворные умельцы, в шляпе.

Приезд в Карпинск в первом часу нас разочаровал: натурально, на десять минут опоздали к поезду в сторону Перми. Самый безболезненный вариант теперь: ждать четырёхчасовую электричку до Гороблагодатской, откуда проще поймать нужный поезд.

В мороке ожидания ходили до магазинов. Юру насмешила моя просьба продавщице: «Нет ли у вас лома печенья?». В связи с последним Юра и Андрей, присев на скамье около лыжника, разговаривали со мной, подсевшим третьим, будто я бомж, а я поддакивал в тон, ломая тупую комедию. Лёха между тем позвонил, кому следует, с известием, что «благополучно выбрались из этих гор». А Женя предупреждала нас не без оснований: за пределы вокзала поодиночке не ходить. Потому до киосков и на ближнюю колонку умываться мы отлучались небольшими стайками.

В электричке, припарковавшись в ней около четырёх, скоро почти все уснули. Только я не дремал, а вытащил фотоаппарат у Юры из колпачка рюкзака и смотрел массу снимков за дни похода, к чему присоединился и Андрей. Рекс, отмечаю особо, и на вокзале, и в вагоне валялся без сил, свернувшись клубочком и не проявляя своего присутствия: так умаялся за последние несколько суток на вечных камнях - и наяву, и во сне.

В какой-то момент все выспались, сселись и запрягли Андрея играть на гитаре. Он, продолжая гнуть комическую кривую, «специально для меня» исполнил «Бомжа» Сектора Газа. Я же, подыгрывая, терзал шевелюру: «Вот когда, когда всё пошло не так?!». Делали ещё портреты нашей группы, включая Рекса.

Как раз с приставшим к нам псом решались проблемы по приезде в Гороблагодатскую, которые Лёха как руководитель смело взял на себя: как везти собаку в поезде? Покупали билеты на поезд, идущий до Чусового, а он предлагал: с Рексом уедет отдельно на другой электричке. Но отговорили его. Проблема в том, что на Рекса нет медсправки, и его могут не пустить в поезд.

Уладивши дела с проездом, отправились в столовую, известную для туристов своею круглосуточностью. Но без проблем в неё сходить не удалось, ибо на нас наехали самые настоящие гопники. Точнее, компания, тусившая у входа в столовую, была к нашему появлению лояльна, лишь один из них привязался. Пока мы стояли в очереди, он докапывался до Лёхи с вопросами в роде: «Чего вы такой толпой столовую занимаете?». Продавщица, обслуживавшая нас, кричала на хама, предупреждая, что он нарвётся на проблемы, но задира игнорировал её. Наконец Юра вышел, побеседовал с ним, и дело окончилось миром. Оказалось, пацана, в частности, заинтересовал Юрин армейский костюм, и Юра, носивший его после военной кафедры, а в армии не бывший, пообещал сорвать какую-то нашивку. После мы спокойно поели, только у Андрея от случившегося аппетит на время растаял, и в столовой он ничего не купил, несмотря на наши уговоры. Перебился поздней пирожками из вокзального буфета. Березниковцы, предупреждённые нами о местных упырьках, про столовую забыли.

До поезда сидели в вокзале без всякого дела, кто-то дремал. Мы с Андреем фантазировали на тему «Платана»: «Пьяный ботаник сказал: их больше нет, палеонтологи выдали справку, что платаны вымерли сто миллионов лет назад. Но я хотел бы опираться о платан, и я буду опираться о платан…». Ещё на тему «Гопников»: у кого на ногах ботинки с надписью… – тут я замешкался и глянул на свои китайские кеды, а Андрей выдал: …с надписью «Онь-тёнь-хунь-яй», спровоцировав припадок смеха. Развлекаловка.

В поезд билеты купили в общий вагон – и дешевле, и Рекса туда скорей пустят. Попробуй-ка с собакой без документов да в купейный. Всё удалось уладить: начальник поезда выписал необходимую справку, и Рекс, под ответственность проводника, ехал в тамбуре. За общность вагона расплачивались нехваткой мест; мне пришлось всю дорогу сидеть, а ехали всю ночь. Муть полусознательного сна сливалась с ночным грохотом колёс, и я рад был, когда, наконец, засобирались на выход. Березниковским ребятам, едущим домой уже напрямик, после нас достался полный комплект коек.

Пересадка в Чусовом на электричку до Перми в полусвете хмурого утра. Я не буду отмечать отдельно, что уже родились новые сутки, а именно 26-е число. Поначалу одолел не дававшийся в людном поезде сон, но утро лучами разогнало тоску. В ознаменование окончания похода Женя достала свой сюрприз – банку сгущёнки, и мы, проголодавшись за ночь, лихо уминали его с остатками печенья, тратя заодно нескончаемые запасы смеха, сильного и молодого. Около 12 на Перми-I покинули электричку все, кроме меня и Лены, – они все на Комплекс. Наша двойка рассталась на Перми-II, и многодневный круиз в Конжак-лэнд перелился в море и марево обыденной, будничной жизни.

Технические выводы похода оставляю руководителю, который вправе оценить слаженность и положительные моменты работы нашей группы. А мою плоскость восприятия произошедшего прошу считать именно моей, а не совокупным мнением всех участников. Сделаю ещё выпад на романтическую сторону туристической медали.

Эх, ребята, у кого ещё не случалось в жизни походов, побывайте в горах, советую. Если на дне ваших душ последняя капля романтики не высушена копотью города и капканом реклам, если вы ещё не взяли от жизни «всё» то немногое, чего хватит, чтоб жизни-то и не было, стремитесь в природу, и последняя капля даст буйную поросль, и душа расцветёт, и всё такое. Это всё лирика, как говорит мой брат. Но спорт и туризм полезнее Линейки и «Дружбан, налей-ка», не прозевайте главного.